Но через несколько дней, Глафира попросила Тому сходить в аптеку за согревающей мазью для мадам. Случай был исключительный и Тома с радостью воспользовалась этой возможностью чтобы проведать Тасю. Подойдя к переулку, где жила подруга, Тома заметила, что верхние этажи дома, под крышей которого они с Тасей ютились почти месяц, были черными от копоти. Совсем недавно тут свирепствовал пожар. Сердце Томы болезненно сжалось. Тут на противоположной стороне переулка Тома увидела Еремина, который лениво мазал столб клеем чтобы наклеить на него какую-то афишу. Узнать Тому чистую, да еще и в платье Еремин не мог, но по спине девушки все-равно как будто провели мокрым гусиным пером. Собрав все свое мужество, она его окликнула:
– Молодой человек! Да-да вы. Скажите пожалуйста, вам случайно не известно, что стало с девушкой по имени Тася, которая жила тут, в сгоревшем доме?
– А вам зачем, барышня?
– Она … нашла очень дорогую мне вещь и хотела бы ее отблагодарить. Скажите, она жива? Где я могу ее найти?
– Там, где она теперь живет, таким как вы делать нечего.
– Три копейки дам.
– Ну как знаете. В Малиннике она, на Сенной.
Боясь подходить к Ерёмину, Тома оставила ему три копейки прямо на тротуаре и быстро пошла прочь. За без малого месяц жизни с Тасей, Тома узнала, что если и есть место, которого подруга боялась, как огня, то это был тот самый Малинник. Место, где заканчивали свой век все уличные проститутки. Этот бордель считался самым дном, где девушки не выживали и нескольких лет. Пойти туда сама Тома действительно не могла, но мысль о том, что Тася жива согревала и заставляла искать спасения, перебирая в уме все возможные варианты.
Погруженная в свои мысли, Тома и не заметила, как ноги сами привели ее в родной дом. Подняв глаза, сердце снова сжалось от боли. Когда-то респектабельный купеческий дом уже и так который год, переживавший не лучшие времена при Никифоре, теперь был разграблен мародёрами. Два окна на первом этаже выбиты, через одно из них Тома и попала внутрь. Внутри был кавардак, воры хорошенько перетрясли тут все, вынеся все то, что не успел распродать отчим.
Не чувствуя ног, Тома медленно поднялась по злополучной лестнице, с которой упал Никифор в день смерти матери, и свернула в их с мамой спальню. Какой же пустой стала эта комната без мамы! Пугающе пустой и холодной. К горлу Томы подступили слезы, но тут она отчетливо услышала голос Таси: «Не стало матери, я и реветь перестала, слезы – это тот же театр, зритель нужен». Да, все верно, для слез сейчас время решительно неподходящее, строго сказала себе Тома: нужно действовать, а не разводить сырость. Решительным шагом Тома подошла к кровати, на которой лежали сложенные горою подушки. Взяв с прикроватного столика нож для бумаг она без зазрения совести вспорола нужную. Какую из подушек следует резать Тома знала, ведь она вместе с мамой прятала в нее от Никифора последние мамины украшения. Запустив руку в груду жестких перьев, Тома нащупала мамин обручальный перстень.
Дальше план в голове Томы сложился словно бы сам собой. Из всех знакомых Томы, только один был вхож во всевозможные злачные места, и хоть Томе меньше всего хотелось снова встречать этого человека, другого выхода у нее не было.
Потратив несколько минут на то, чтобы сменить свое хорошенькое новое платье на линялую рубаху и штаны Никифора, Тома привычным движением запрятала волосы под побитую молью шапку. Все мало-мальски пригодные к носке вещи воры заботливо вынесли из дома, поэтому в образ голодранца Томе было вернутся совсем несложно. Сунув перстень в карман, Тома ловко, по-мальчишески выпрыгнула из разбитого окна и побежала к месту, где видела Еремина.
Еремин лениво, не спеша мазал клеем столбы дальше по переулку и Тома без труда его нашла. Держась на безопасном расстоянии, она громко свистнула в два пальца, привлекая его внимание:
– Эй, Еремин, а Пес в городе?
– Че надо? … это ж ты, шельма! Стой, где стоишь!
– Как бы не так. Скажи Псу чтобы в полдень был на мосту через Кривушу, дело у меня к нему. Денег заплачу.