Джайлс Блант
ПУЧИНА БОЛИ
Джанне
Я знаю, что могла бы кого-то убить.
Я знаю, что могла бы убить себя.
1
На Мадонна-роуд не может случиться ничего плохого. Эта дорога огибает западный берег небольшого озера у самой окраины города Алгонкин-Бей (провинция Онтарио), предоставляя пропитанное ароматом сосен прибежище обеспеченным семьям с маленькими детьми, яппи, которые влюблены в каноэ и каяки, а также хитроумному племени бурундуков, на которых вечно охотятся бегающие тяжелой рысью псы. Спокойное, тенистое и уединенное место, из тех, что сулят освобождение от трагедий и горестей.
Детектив Джон Кардинал и его жена Кэтрин жили в самом маленьком домике на Мадонна-роуд, но даже это крошечное жилище было бы им не по средствам, если бы не тот факт, что, поскольку оно располагалось не у воды, а на противоположной стороне дороги, им не принадлежало ни одного дюйма пляжа, равно как и ни единого миллиметра непосредственно прилегающих к озеру земель. По выходным Кардинал почти все время проводил в подвале, вдыхая запахи опилок, краски и лака; столярные работы позволяли ему ощутить в себе творческие силы и способность управлять процессом: ни для того ни для другого в полицейском управлении не было особенно благоприятной почвы.
Но даже когда он не столярничал, ему очень нравилось просто находиться в этом крохотном домике, погруженном в безмятежность, царящую на берегах озера. Сейчас была осень, начало октября, самое тихое время года. Моторки и «Си-Ду» уже куда-то уплыли, а снегоходы еще не начали с ревом прокладывать себе путь по льду и снегу.
Осень в Алгонкин-Бей — сезон, искупающий собой остальные три. Холмы заливает багрянцем и ржавчиной, охрой и золотом; небо становится тревожно-синим, и вы почти забываете о выжимающем пот лете, о празднике насекомых, который зовется весной, о безжалостном лезвии зимы. Форельное озеро сверхъестественно спокойно — черный оникс среди пламени. Несмотря на то что Кардинал вырос в этих местах (и в детстве воспринимал все это совершенно как должное) и теперь снова, вот уже лет двенадцать, жил в Алгонкин-Бей, его всегда заставали врасплох здешние осенние красоты. В эту пору он старался проводить каждую свободную минуту дома. Нынешним вечером он специально вырвался с работы, совершив пятнадцатиминутную поездку на машине, хотя в его распоряжении был всего час: таким образом, он мог себе позволить провести за обеденным столом ровно полчаса, а потом надо было отправляться обратно.
Кэтрин бросила в рот таблетку, запила ее несколькими глотками воды и защелкнула крышку пузырька.
— Если хочешь, еще есть пастуший пирог, — сообщила она.
— Нет, в самый раз. Очень вкусно, — похвалил Кардинал. Он пытался собрать в одну кучку последние несколько бобов, разбежавшихся по тарелке.
— Десерта нет, разве что тебе захочется печенья.
— Мне всегда хочется печенья. Другой вопрос, хочется ли мне, чтобы меня отсюда вытаскивали автопогрузчиком.
Кэтрин понесла на кухню свою тарелку и стакан.
— Во сколько ты выдвигаешься? — спросил он вдогонку.
— Прямо сейчас. Темно, луна взошла. Почему бы и нет?
Кардинал выглянул наружу. Оранжевый диск полной луны висел низко над озером; оконный переплет делил ее на четыре части.
— Снимаешь луну? Только не говори, что решила заняться выпуском календарей.
Но Кэтрин не слушала. Она уже исчезла в подвале, и он слышал, как она в своей темной фотокомнате стаскивает с полок всякие вещи. Кардинал отправил недоеденное в холодильник и загрузил свои тарелки в посудомоечную машину.
Кэтрин поднялась наверх, застегнула на молнию сумку с фотоаппаратом и оставила ее у двери, пока надевала пальто — рыжевато-коричневое, с бурой кожаной отделкой на обшлагах и воротнике. Она сняла с крючка шарф и обернула его вокруг шеи раз, другой, но потом размотала.
— Нет, — сказала она сама себе, — он будет мешать.
— Сколько продлится твоя экспедиция? — поинтересовался Кардинал, но жена его не слышала. Они были женаты уже около тридцати лет, но она по-прежнему то и дело заставляла его теряться в догадках. Иногда, собираясь идти фотографировать, она была говорливой и возбужденной, сообщала ему все подробности своего предприятия, пока у него не начинала кружиться голова от всех этих оптимальных фокусных расстояний и диафрагм. А бывало так, что он не знал о ее планах до тех пор, пока несколько дней или недель спустя она не появлялась из своей темной комнаты, сжимая в руках отпечатки, точно трофеи после своего одинокого сафари. Сегодня она была сдержанной.
— Когда ты вернешься, как ты думаешь? — спросил Кардинал.
Кэтрин завязала вокруг шеи короткий клетчатый шарф и спрятала его под пальто.
— Разве это важно? Мне казалось, ты собираешься опять поехать на работу.
— Собираюсь. Просто интересуюсь.
— Ну, я буду дома гораздо раньше тебя. — Она освободила волосы из-под шарфа и тряхнула головой. На Кардинала повеяло ее шампунем — слабый миндальный аромат. Она села на скамейку у входной двери и снова открыла фотосумку.
— Фильтр-полулинза. Так и знала — что-то забыла.
Она ненадолго спустилась вниз и потом появилась с фильтром, который и положила в сумку с фотоаппаратом. Кардинал понятия не имел, что это такое — фильтр-полулинза.
— Ты опять на пристань? — спросил он. Весной Кэтрин сделала серию снимков озера Ниписсинг, когда на нем ломался лед. Громадные белые плиты громоздились, словно геологические пласты.
— Пристань я уже отработала, — ответила Кэтрин, слегка хмурясь. Она прикрепила складной штатив к нижней части сумки. — Откуда столько вопросов?
— Одни снимают, другие задают вопросы.
— Лучше не надо. Ты же знаешь, я не люблю раньше времени все это обсуждать.
— Иногда обсуждаешь.
— Не в этот раз.
Она выпрямилась и повесила на плечо фотосумку, громоздкую и тяжелую.
— Ночь просто волшебная, — заметил Кардинал, когда они вышли наружу. Он какое-то время постоял, глядя вверх, на звезды, но большинство из них размыло сиянием луны. Он глубоко вдохнул, впуская в себя ароматы сосен и опавшей листвы. У Кэтрин это тоже было любимое время года, но сейчас ее внимание было занято другим. Она направилась прямиком к своей машине (года два назад она купила подержанный темно-бордовый «крайслер-круизер»), завела мотор и выехала с подъездной аллеи.
Кардинал последовал за ней на своей «тойоте-камри» по темному извилистому шоссе, которое вело в город. Когда они достигли светофоров на пересечении с Одиннадцатым шоссе, Кэтрин просигналила ему и перестроилась в левый ряд. Кардинал продолжал ехать прямо, миновал перекресток и двинулся по Самнер-стрит к полицейскому управлению.
Кэтрин же покатила к восточным окраинам города, и у него в голове промелькнул вопрос, куда она, собственно, направляется. Но, что ни говори, ему всегда было приятно видеть ее вовлеченной в работу, к тому же она продолжала принимать лекарства. Если она немного покапризничает — ничего страшного. Она уже год как выписалась из психиатрической больницы. В предыдущий раз она оставалась дома около двух лет, а потом после внезапного срыва ее снова пришлось госпитализировать. Но пока она принимала препараты, Кардинал не позволял себе слишком уж беспокоиться.
Был вечер вторника, и в преступном мире ничего особенного не происходило. Следующие два часа Кардинал провел за наверстыванием накопившихся бумажных дел. У них только что прошла ежегодная чистка ковровых покрытий, и воздух в помещении был наполнен цветочным духом химикатов и запахом влажных ковров. Кроме него, из детективов сейчас дежурил только Йен Маклеод, а даже Маклеод, известный своей дневной крикливостью, вечером сохранял сравнительную невозмутимость.
Кардинал надевал резинку на только что закрытую папку, когда красное лицо Маклеода показалось над звукоизолирующей перегородкой, разделявшей их столы.