Филипп внутренне согласился с ней, причем с гораздо большим участием, чем это можно было предположить по его внешнему виду.
– Не понимаю, почему джентльмены должны драться на дуэлях! Я думаю, что это очень нехорошо. Но, конечно, с другой стороны – это ужасно романтично и волнующе. Бедный мистер Банкрофт! Ему пришлось на время покинуть Лондон. Говорят, что одна очень важная персона рассердилась на него. Папа не рассказывал, кто был тот джентльмен, с которым он дрался, но сэр Гарольд был очень весел.
Клеона бросила беглый взгляд на Филиппа, тот сидел, презрительно насупившись.
– О, Филипп, вы уже знаете о дуэли?
– Тот, кто был последнюю неделю в городе, при всем желании не мог этого не знать, – резко сказал Филипп.
Затем он совершенно неожиданно сменил тему разговора.
Филипп вернулся в «Гордость Тома» как раз к обеду. Он поднялся наверх переодеться, ибо в этом вопросе сэр Моррис был непреклонен. Он не мог допустить костюма из замши и сапог для верховой езды у себя за столом. Сам он был в этом отношении невероятно привередлив. Каждый день к обеду на столе была бархатная скатерть и чистые бокалы; его худое лицо припудрено, нарумянено и подкрашено, а парик закреплен с особой тщательностью. Тогда он уже пользовался тростью, но его походка была прямой и величественной. Филипп говорил, что трость была больше для красоты. Сначала Филипп молчал, но когда лакеи покинули комнату, а сэр Моррис пододвинул к нему графин с портвейном, он неожиданно разговорился, будто слова до этого копились у него на языке.
– Отец, вы слышали, что Банкрофт возвращается?
Сэр Моррис взял орех со стоявшего перед ним блюда и раздавил его своими тонкими белыми пальцами.
– Помнится, кто-то мне уже об этом говорил. Что из того?
– Вы мне ничего про это не говорили.
Серые глаза уставились на Филиппа. – А разве он твой приятель? Я об этом не знал. – Приятель! – Филипп стукнул бокалом о стол. – Едва ли, сэр!
– Тогда о чем речь? – спросил отец. – К чему столько негодования?
– Сэр, да если бы вы только слышали, что о нем говорят!
– Не сомневаюсь, мне это будет чертовски забавно услышать, – произнес сэр Моррис. – Так в чем дело?
– Парень по уши впутался в мерзкую историю. На этот раз речь идет о леди Маршан. Тьфу!
– Леди Маршан? Это не та ли Долли Маршан?
– Наверное, та. Сэр, так вы ее знаете?
– Я знавал ее мать. Расскажи мне, она действительно так хороша собой, чтобы из-за нее можно было драться на дуэли?
– Не знаю я ни леди Маршан, ни ее матери…
Сэр Моррис кивнул.
– Нет, конечно нет, продолжай.
– Это очень грязная история. Лорд Маршан и Банкрофт дрались в Ипсвиче. Банкрофт пробил тому легкое; говорят, что он не выживет.
– Неприятно, – заметил сэр Моррис. – Так этот самый Банкрофт, значит, потом смылся?
– Сам принц Уэльский вне себя от ярости. Теперь этот Банкрофт будет здесь мутить воду.
Легкая усмешка мелькнула по губам сэра Морриса.
– А праведный мистер Жеттан преисполнен справедливого негодования. Из чего я заключаю, что некая госпожа Клеона готовится приветствовать этого убийцу с распростертыми объятиями. Купил бы ты себе лучше парик, Филипп. Филипп рассмеялся, сам того не желая.
– Сэр, вы неисправимы!
– Могу я тебя спросить, где же ты откопал всю эту… все эти низкие и убогие сплетни, мой праведный сын?
– У Тома, конечно. Он вообще больше ни о чем не мог говорить.
– Понятно, этот святоша вновь забрался на свой пьедестал. Я думаю, тебе эту историю рассказали превратно. Филипп, ты выводишь меня из себя.
Отец поднял глаза и встретил изумленный взгляд Филиппа.
– Да, сын, я просто вне себя от ярости. Подай мне вино. Филипп пододвинул к нему графин, растерянно моргая.
– Клянусь, что до тебя еще никто так не выводил из себя своего родителя!
– Я слышал, что если кто-то и лишал своих сыновей наследства, то разве что за дурное поведение. Вы же словно собираетесь лишить меня наследства за безупречное поведение.
– Пикантная ситуация, – согласился отец. – Но я не стану лишать тебя наследства.
– Нет?
– Какой смысл? Без денег у тебя нет надежды на… для… чтобы пойти по моим стопам, хотя, я думаю, что пора бы отвадить тебя от дома.
– В то же время, сэр, вы радуетесь моей неподмоченной репутации.
– Неужели?.. –сэр Моррис слегка проявил интерес. – Я об этом не догадывался.
– Сэр, стоит мне убежать из дома и стать светским мотыльком, как это вам хочется, вы будете громче всех возражать против этого.
– Сын, ты все путаешь, пытаешься представить, будто бы я хочу, чтобы ты шел не по моим стопам, а… ну, скажем, по стопам этого Банкрофта. Ничто не могло возмутить меня так сильно.
– А! – Филипп легко подался вперед. – Вы сами это признаете?
Сэр Моррис отпил вина.
– Безусловно. Я не признаю неуклюжести, в делах сердечных в особенности. Они требуют особой тонкости. Жеттан должен всегда иметь в виду, что у него может быть только одна любовь; другие, – он помахал рукой, – с другими следует обращаться настолько деликатно, насколько они этого заслуживают. Более того, романы должны заканчиваться легко. У меня нет на примете женщины, достойной тебя, но я хочу,
чтобы ты лучше узнал женщин, как и весь этот мир. Ты должен на себе испытать все прелести и неудобства высшего света; я хочу, чтобы ты почувствовал вкус и радость риска, торжество своей шпаги над шпагой пораженного тобой противника; я хочу, чтобы ты испытывал сомнения по поводу выбора или покроя жилета; я хочу, чтобы ты узнал, как сделать удачный комплимент и сказать остроумную фразу; но больше всего я хочу, чтобы ты узнал самого себя, своих друзей и мир.
Он замолчал, внимательно изучая своего сына. Потом улыбнулся:
– Ну, что ты мне на это ответишь? Филипп ответил просто и с восхищением.
– Сэр, я ошеломлен скоростью вашей речи. На самом деле, отец, у вас блестяще поставлен голос.
– Ба! – щелкнул пальцами сэр Моррис.
Глава III
В КОТОРОЙ МИСТЕР БАНКРОФТ ПРИНОСИТ НЕПРИЯТНОСТИ В ЛИТТЛ ФИТЛДИН
Спустя пять или шесть дней после возвращения мистера Жеттана из Лондона выдалось удивительно солнечное утро. Главная улица Литтл Фитлдина казалась еще светлее от некого явления. Это Явление было облачено в камзол из ткани светло-абрикосового цвета, жилет из тонкой парчи, украшенный цветами. На ногах у него были красные туфли с каблуками, а чулки украшены золотистыми ажурными кружевами. В руках он держал трость, инкрустированную янтарем, и табакерку. Он то и дело подносил к носу платок и сморкался. Явление продефилировало в направлении рыночной площади, провожаемое изумленными взглядами местных жителей. Обитатели деревни никогда не видели ничего более прекрасного, чем этот пышно разукрашенный джентльмен. Они с замиранием сердца следили, как цокали его каблуки по мостовой, и с изумлением изучали детали его необычного одеяния. Ватага ребятишек даже перестала играть и уставилась на него, пораскрывав рты. Явление никого не замечало, возможно, и не догадываясь о существовании зрителей. Даже когда тонкий и писклявый голосок позвал какого-то Джона посмотреть на его туфли, джентльмен ухом не повел, словно в деревне, кроме него, никого не было. От него веяло скукой и безразличием ко всему окружающему. Ниже по улице некий джентльмен придержал свою лошадь, чтобы что-то сказать даме, делающей ему реверанс; она смущенно уставилась на свой передник, но почему-то бросала косые взгляды куда-то в сторону и хихикала. Наверное, джентльмен тоже услышал стук каблуков, обернулся и увидел Явление.
Не думайте, что Явление обратило внимание на этого джентльмена. Оно продолжало свой путь, вертело тростью и сладко позевывало. Сэр Моррис повернулся в седле, чтобы получше рассмотреть Явление. Его лошадь вопросительно вздернула уши и захрипела.