— Постойте, ребятушки!
— Мы и так стоим! — взвизгнул Елисеев. — Долго ли стоять-то?! За одну неделю убили человек до ста душегубы. У Патриарших Прудов в одное ночь в двух домах всех жильцов вырезали!
— Лихие люди и раньше водились, — отозвался вполголоса Хлопуша.
Протоиререй Ильинский смерил его строгим взором и потом сказал многозначительно:
— Да, были. Но никогда татей ночных да душегубов клейменых никто судьями над народом не ставил. А попадались среди воевод грабители да душегубы, так цари-то им головы рубили, как князю Гагарину, который царским наместником в Сибири был, да на плахе кончил.
Хлопуша поперхнулся ругательством.
— И я строго наказываю: злодеев разных ловить да сажать, детушки! — вмешался «анпиратор». — Для порядку законного...
— Кому поручаешь-то? Сущим ворам да душегубам? Так ты им прикажи, чтобы они сами себя ловили да казнили! — дерзко засмеялся Елисеев. — Со всего царства с тобою воронье злое сюды слетелося! Жить нельзя, дохнуть не дают!
— Аль при дворянах лутче жилось? — задал ядовитый вопрос Творогов.
— Ты нам дворянами глаз не коли! — строптиво возразил Томилин. — Что при дворянах было, то было. А при барских псарях, что ходят теперь в царях, и того во сто крат хуже!
— Нельзя же так, детушки! Нельзя же так, голуби! — по-прежнему слащавым голосом заговорил «анпиратор». — Ну, не все хорошо...
— А что хорошо-то? Нет, ты укажи, чем лучше стало?
Пугачев воззрился на дерзкого Елисеева.
— А хоша бы то лучше, что раньше господа-помещики своих крестьянов крепостных могли в карты проигрывать альбо на борзых менять!
— Ну? А ныне?
— Экий ты, старичок! А ныне — слободны все!
— Так-ак! Слободны? Это тебе кто же сказал? Так ты бы ему в его зенки бесстыжие плюнул! А с чего на Волгу персюки да армяне горские караванами идут? Аль не затем, чтобы наших девок да мальцов покупать? Слобода! А с чего матери детей своих убивают, чтобы муки ихней не видеть? Баре в карты проигрывали? Та-ак! А твои-то башкирята да киргизы, понабравши пленных, не передают с рук на руки, играючи в кости и то в те же карты?
— То против моей воли...
— Да нам-то какая разница, против твоей воли али с твоего согласия? Пропадает русский народ!
— Ну уж и пропадает?! На первых порах, двистительно, нелегко...
— А на вторых порах легче будет? — усмехнулся Томилин. — На каких таких «вторых порах»? Вееобчий голод идет! Друг дружку скоро есть будем! А ты говоришь — «легче будет»!
— Голод от бога! — наставительно вымолвил Пугачев. — Бог за грехи наказует!
— Та-ак! — отвечал неугомонный Елисеев. — И народ московской про то самое не со вчерашнего дня говорит! Как по писанию — за грехи, мол! Да только за чьи? Почему при прежних правителях этого не было? Почему при тебе бог нас карает, как при Годунове, за невинно убиенного, за кровь младенческую?
Лицо Пугачева посерело:
— Али за мною есть какой страшный грех? — задал он вопрос. — Годунов царевича Димитрия, говорят, зарезать приказал. Так. А я что изделал?
Но Елисеев не смутился и бойко ответил:
— Про то тебе и знать! Мы только видимость знаем: руку карающую! Так и при Годунове было: сначала никому невдомек, за чтой-то силы небесные ополчились? Ну, а потом и стали догадываться: за кровь невинную, за углицкое дело злое да тайное!
Вспылив, Пугачев крикнул:
— А ежели я, вас, псов, да... на смерть? На виселицу?
Подняв голову, Томилин тихо, но твердо ответил:
— Не посмеешь!
— Не посмею? Сволоту московскую побоюсь что ли?
— А кого на Остоженке в доме Репьевых держал? А кто на Арбате рядом с покровом в доме Филимоновых проживал?
«Анпиратор» дернулся всем телом, потом осел. Его дыхание перехватило. Глаза выпучились.
Потом он шумно вздохнул, деланно засмеялся и сказал небрежным тоном:
— Значит, моего верного слуги, доброго донского казака, Емельяна Пугачева, женку да ребятишек захватили?
— Да и Маринку Чубаровых...
— А ежели я вас, бунтовщиков, казни предам, то сволота московская их забьет альбо повесит?
Елисеев, прищуря серые глаза, с усмешкой ответил:
— Зачем забивать неповинных, скажем, людей? А может, приведут, скажем, одну казачку донскую с ейными диденышами в Успенский собор да там заставят целовать крест и евангелие перед выборными от духовенства, от купечества, мещанства, а, между прочим, и от воинства христолюбова. Она и поведает нам, как и что... а что касаемо Маринки, то пущай она докажет, кого это разные, скажем енаралы да министры промеж себя, в своей компании, Емельяном да Иванычем кричут... А с нами уж что бог даст, то пущай и будет! Ехамши сюда, исповедались, причастились... Все чин чином... Рубашки чистые надели. Вот...