Перечислив ряд городов и местностей, где с осени развивались военные операции, Михельсон продолжает: «Из сказанного выше вы, Ваше сиятельство, можете видеть, что в бездеятельности и небрежении долгом нас нельзя упрекнуть. Конечно, у нас были ошибки, но мы действовали в обстоятельствах необычайных и беспримерных в истории государства Российского, когда все кругом было охвачено злой и пагубной смутой. Сколь странны были обстоятельства, можно судить уже по разительному примеру, о коем я выше кратко упоминал. Дворянка казанской губернии Анна Игнатьевна Курловская, лично известная ее Величеству еще в дни осады Казани полчищами самозванца, образовала собственный отряд из дам и девиц Казани. Отряд принимал участие в защите несчастного города, действуя самоотверженно и неся жестокие потери. После взятия города мятежниками дворянка Курловская с несколькими спасшимися от резни соратницами выбралась из города, ушла на восток и приняла участие в партизанской борьбе. Впоследствии к ее небольшому отряду примкнули многие спасшиеся дворяне, признавшие Курловскую за начальницу. Отважная амазонка на протяжении нескольких месяцев воевала с мятежниками, проявляя храбрость и искусство. Она привела своих партизанок в Пермь, когда мы заканчивали приготовления к Екатеринбургской экспедиции. Я не видел причин пренебрегать ее содействием, а ради того, чтобы крепче связать партизан дисциплиной, даровал я госпоже Курловской майорский чин, чему она была несказанно рада, ибо оказалась по чину выше собственного супруга, капитана. Долгом чести и совести почитаю засвидетельствовать, что помощь, оказанная мне майором женского пола в труднейшем предприятии, имеющем столь важные последствия, оказалась весьма значительной и поведение ныне покойной дворянки Курловской было до конца доблестным, о чем я в свое время упомянул в приказе по моим войскам.
Не без пользы был и гвардии сержант Гавриил Державин, командовавший отдельным партизанским отрядом. Однако позже, учитывая недоброжелательное отношение к нему других моих помощников, обиженных язвительностью его суждений о них и некоторым высокомерием в обращении, я счел за лучшее отправить Державина с важным поручением в Петербург. Считаю нужным помянуть, что поручение было весьма удовлетворительно исполнено.
Не могу обойти молчанием и содействия, оказанного мне в Екатеринбургском предприятии некоторыми другими партизанами, особенно ротмистром Константином Левшиным. Ему я поручил важнейшее дело разведки, и он, переодеваясь то в крестьянское, то в татарское платье, побывал и в Казани, и в Москве, и в самом Екатеринбурге, откуда доставил мне точнейшие сведения. Из других несших партизанскую и разведочную службу упомяну молодого князя Петра Курганова и его родственника дворянина Юрия Лихачева, а говоря о последнем не могу не сказать о сопровождавшей его в самых смелых делах бывшей дворовой девушке Ксении».
На этом письмо Михельсона к Румянцеву обрывается. Но о каком же Екатеринбургском предприятии настойчиво упоминается в этом письме, и почему сам герой этого предприятия, Михельсон, позже ставший уже не самовольно, а совершенно законным образом генералиссимусом и до конца жизни пользовавшийся общим уважением, придавал ему такое большое значение?