— Само собой разумеется! — одобрил Бардзини. — Какое нам, посторонним, дело до прав того или другого!
— Для нас, — продолжал горячо швед, — важно одно: разрушение этой столь внезапно разросшейся империи.
— Правильно! — откликнулся и Курч.
— Когда я отправлялся из Стокгольма, — продолжал швед, — один мой знакомый, муж большого государственного ума и острого языка, сказал мне так: когда вы, Анкастром, увидите, что две ядовитые змеи яростно кусают одна другую, что вы будете делать? Я ему ответил: моею первейшей заботой будет помочь им обеим продолжать их дело, доколе они не издохнут обе...
Бардзини отложил в сторону молитвенник и тихонько захлопал в ладоши, приговаривая:
— Браво, браво! У нас, в Неаполе, в таких случаях говорят еще так: не мешай сколопендре загрызть тарантула, но позаботься о том, дабы тарантул тоже влил свой яд в тело сколопендры! В данном случае «тарантул» у нас под рукой.
— А сколопендра сидит в Петербурге! — откликнулся Курч.
«А гадюка — в Варшаве», — усмехнулся про себя Полуботок.
После минутного молчания Бардзини продолжал:
— Народное движение идет на убыль. Было бы неразумно скрывать от себя сию печальную истину!
— Позвольте, падре! — запротестовал шевалье — Разве это так? Когда я пробирался сюда через Персию и астраханские степи, у наших., друзей в распоряжении была гораздо меньшая территория, чем теперь!
— Совершенно верно, но в России территория отнюдь не играет такой роли, как в странах европейских. За этот год территория, которая, скажем, вышла из-под власти императрицы, значительно увеличилась, но зато теперь успехи движения заставили-таки расшевелиться государственную власть. Дикие, безобразные, поистине азиатские виды, которые движение приняло с самых первых шагов, начинают пугать даже самое население. Ведь не все же русское крестьянство состоит из бесправных крепостных и из голышей. В распоряжении власти, наконец, имеется и регулярная армия, которая со времен Петра обладает известными воинскими традициями.
Да, территория, захваченная нашими друзьями, пожалуй, обширнее территории всего французского королевства, но ведь речь идет о крае, который и до движения был почти незаселенным. Движение разорило этот край, он уже не в силах прокормить существующее население. На всем его пространстве чувствуется недостаток съестных припасов...
— Нам же на руку: голод будет гнать холопов в повстанье, — заметил Курч.
— До поры до времени! — вмешался шевалье. — До поры, до времени, а потом тот же голод начнет разгонять повстанцев.
— Это уже и происходит! — подхватил Бардзини. — Вместо одного «Петра Федоровича» уже появилось их несколько десятков. Именно они-то и губят самое движение, разоряя до конца тот край, где пока что приходится действовать.
— Этого осатанелого казака надо заставить идти на Казань! — почти крикнул Курч. — Иначе, действительно, все пропало.
— Об этом и идет сейчас речь на их идиотском совещании! — промолвил итальянец. — Нам уже удалось убедить многих его самодельных генералов и министров, что все погибнет, если они не решатся уйти отсюда. Взятие Казани откроет дорогу на Москву.
— А что же Пугачев?
Бардзини пожевал фиолетовами губами, потом, оглянувшись по сторонам, шепотом выговорил;
— Дикий осел упирается. Н-ну, посмотрим. Ведь у него петля на шее. Ему придется или исполнить то, что мы от него требуем, или… Или уступить место другому, более смелому...
— Расстаться… с титулом императора? — слабо удивился швед.
— Расстаться... с жизнью! — сухо ответил иезуит.
— Ну, это не так-то легко и просто!
— Почему?
— Его оберегают... Хлопуша и Зацепа, как два цербера стерегут его и днем, и ночью. Шаповал пытался отравить его полгода назад, чтобы самому занять его место, но...
— Шаповал такой же дикарь, как и Пугачев! И притом дикарь очень уж глупый! — засмеялся Бардзини презрительно. — Ну, что же это, в самом деле, за отравитель? Добыл мышьяку, испек пирог и поднес…