— Что вы хотите сказать сим примером, отец Илларион? — перебил его повествование князь.
— Токмо то, ваше сиятельство, что вот покуда люди пользовались скромным достатком и жили себе, не мудрствуя лукаво, все шло честь честью. А стоило им разбогатеть, вышло так, как будто они утратили равновесие душевное. Семья как бы заболела неким тайным недугом.
— Отец Илларион и самое-то Емелькино движение приравнивает заболеванию! — вступился дьякон. — По его мысли так выходит, что русский народ подвергся как бы некоему поветрию!
Внимательно прислушивавшийся к разговору натур-философ Иванцов закивал одобрительно головой.
— Мы с Шприхвортом придерживаемся той же теории, — сказал он. — Движение, поднятое Пугачевым, может быть уподоблено той болезни, которая в науке называется гангреной, а в просторечии — «антоновым огнем».
— «Антонов огонь»? Ну, хорошо. Согласимся смотреть на сие движение, яко на проявление «антонова огня». Но каковы причины?
— А что мы знаем о причинах настоящего «антонова огня»? — живо отозвался натур-философ. — Вот давно ли в Москве была моровая язва, сиречь — чума? Пришла чума через южные степи, с Дуная, где находится действующая армия. А откуда она появилась там? Из Константинополя. Туда же пришла, говорят, с какими-то кораблями из Египта. Ну, а там еще откуда-то... Однако ясно одно: болезнь сия — я про чуму говорю — отменно заразительна. Он одного заболевшего передается другому, третьему и так далее. И захватывает не только отдельные города, и но и целые страны. А где причины этой болезни, в чем ее сущность, — сие никто не ведает.
— Поднятое Пугачевым движение еще более заразительно, нежели моровая язва, — тихо вымолвил священник.
— А по-моему, пугачевщина действует, как опьянение, — вставил дьякон. — Кто наслушается бредней, ими распускаемых, тот уподобляется горчайшему, который в умоисступлении или, скажем, в припадке белой горячки, и на людей, и на животных кидается и на стену лезет.
— Ну, с занесенной из Турции чумой власти-таки сумели справиться, — сказал князь, — хоть и сидела она в самой Москве, а не в степях приволжских. А вот с пугачевщиной что-то до сих пор плохо справляются...
В это время в столовую влетел молодой князь Иван
— Выступаем! — выкрикнул он
— Что такое? — поднялся старый князь встревоженно.
— Павел Потемкин одержал верх над фон Брандтом. Решено выступить навстречу Пугачу и разнести его полчища, не допуская их приближения к Казани Я забежал только собрать кое-какие вещи. Через два часа сбор. Назначенные для выступления части уже собираются на Арском поле.
Гости поднялись и стали прощаться.
Вопрос о необходимости преградить скопищам Пугачева дорогу к Казани поднимался и раньше. Это была любимая мысль молодого и честолюбивого генерала Павла Сергеевича Потемкина, недавно прибывшего в Казань из столицы. Павел Сергеевич, двоюродный брат уже обласканного государыней Григория Александровича Потемкина, попал в генералы, как говорится, фокусом: если бы не то, что его сродник Григорий стал фаворитом императрицы, уже давно охладевшей к своим прежним любимцам Орловым, Павлу пришлось бы долгонько добиваться хотя бы полковничьего чина. Но Григорий «вытащил» и Павла, и тот в один год из майоров проскочил в полковники, а из полковников в генералы. И вот теперь он уже в генеральском чине прибыл с особыми полномочиями в Казань, которой угрожал Пугачев. С его приездом начали подходить и подкрепления. И Павел Сергеевич решил, что сидеть у моря и ждать погоды не приходится: надо идти и насесть на разбушевавшегося медведя в его же берлоге.
На последнем совещании в губернаторском доме по этому поводу вышел жестокий спор между стариком фон Брандтом, военным губернатором Казани и молодым генералом.
— Государь мой, — заявил Потемкин, кусая губы, — я почитаю позорным то обстоятельство, что местные власти не задавили до сих пор все движение. Слава российского оружия омрачается успехами мятежников. Доблестные войска императрицы Екатерины прославили себя в сражениях с таким неприятелем, как турки, коих янычарская пехота до сих пор почиталась непобедимой. Тактика Петра Первого, которую применяли и после него наши славные полководцы Миних, Румянцев и другие, состоит не в обороне от неприятеля, а в нападении на такового. Русский штык делает чудеса!