Прошло несколько тревожных дней. Наступило утро 13 января 1772 года. Толкачева улица полна народа — казаки, женщины, дети, старики. Одни вооружены ружьями, другие палками, иные на конях, но большинство пешком.
Траубенберг расставил в разных местах пушки, за ними солдат. Приказал зажечь фитили.
Казаки отправили к нему Шигаева — будущего ближайшего помощника Пугачева — с просьбой удовлетворить их требования. Траубенберг, желая выиграть время, ответил Шигаеву, что ходатайство будет удовлетворено дней через десять. Напрасно Шигаев просил о немедленном положительном ответе, напрасно грозил он кровопролитием…
Получив отрицательный ответ, казаки отслужили молебен и присягой обязали всех действовать единодушно.
Переговоры возобновлялись несколько раз, но безрезультатно. Атмосфера накалилась до последней степени. Вызвавшись переговорить с комиссией в последний раз, Шигаев пошел вперед. За ним вдоль стен, опасаясь итти посередине улицы, двигался народ. Вдруг раздался пушечный выстрел, за ним другой, третий. Это генерал Траубенберг приказал открыть военные действия.
Толпа бросилась вперед. Казаки быстро овладели пушками, повернули их против команды Траубенберга, многих солдат и послушных ему казаков перебили. Казаки наступали с разных сторон, беспрерывно стреляя из ружей. Плотину ненависти и долготерпения прорвало. Траубенберга зарубили саблями. Члена правительственной комиссии Дурново ранили в руку, голову, спину, били дубьем и посадили в тюрьму. Избили, изранили многих старшин. Только вмешательство Шигаева спасло Дурново и старшину Мартемьяна Бородина от смерти.
Весь день бушевали полные мести казаки: ходили по старшинским домам, отбирали деньги, уничтожали дела комиссии. Трупы убитых офицеров выставили на позорище на двух дровнях у собора. Попам запретили хоронить убитых старшин, и зарыли тела их в поле. Через несколько дней по приговору круга наиболее ненавистные враги казачества были казнены; старшин заставили присягнуть в верности войску и просить прощения.
Жестокая кара ждала «бунтовщиков». Оренбургский губернатор Рейнсдорп отправил в Яицкий городок карательные войска. Из Москвы на Яик послали генерала Фреймана с ротой пехоты.
Дело принимало слишком серьезный характер: на карту был поставлен самый «престиж» центральной власти. И правительство Екатерины II решило отказаться от прежней политики полумер. Надо было по его мнению, разрубить затягивающийся узел, и оно решило полностью уничтожить казацкие вольности: ликвидировать чины войскового атамана и старшин, упразднить войсковую канцелярию, разделить всех казаков на полки, которые подчинить оренбургскому войсковому начальству. Екатерина II поручила Рейнсдорпу потребовать от войска выдачи «зачинщиков бунта». Казаки отказались сделать это, говоря, что все они в одинаковой мере виноваты перед государыней.
Войско яицкое готовилось к отпору. В Яицкий городок привезли большое количество пороха, сюда же собрались казаки из соседних форпостов. В степь, навстречу Фрейману, выступили значительные силы казаков в полном вооружении с пушками.
Переговоры с Фрейманом, в которых главным представителем войска выступил Афанасий Перфильев, в будущем виднейший сподвижник Пугачева, ни к чему не привели: Фрейман категорически настаивал на выдаче зачинщиков. Казаки решили дать вооруженный отпор.
Третьего июня 1772 года у реки Ембулатовки завязалось сражение.
Несмотря на энергичное сопротивление, Фрейман оттеснил казаков и двинулся к Яицкому городку. Тогда у казаков созрело решение бежать в Пран или Хиву. Население собирало свои пожитки и выезжало с родных мест. Тысячи семейств покинули свои дома и расположились в степи, под открытым небом.
Седьмого июня Фрейман вступил в Яицкий городок. Вокруг города расставили пикеты, на площади расположились солдаты; по городу днем и ночью раз’езжали караулы.
Власть перешла к комендантской канцелярии, заменившей упраздненную войсковую канцелярию. Комендантом стал полковник Симонов, его помощниками. — старшины Мартемьян Бородин и Мостовщиков. Казачий круг об’являлся уничтоженным, бить в набат запрещалось навсегда. Яицкий городок опустел. Часть населения выехала, разбежалась, другая арестована и отправлена в Оренбург, в тюрьмах которого уже нехватало места. Арестованных пришлось рассадить по лавкам гостиного и менового дворов, по гауптвахтам, подвергнуть допросам «с пристрастием».
Такова была обстановка, когда Пугачев появился в Яицком городке. Всюду разговоры о Траубенберге, Фреймане, недавних бурных событиях. Ждали массовых репрессий. Рядовое казачество поняло, что от царского правительства ничего хорошего ждать нельзя, что оно заодно с зажиточной казацкой верхушкой. И тогда в массе стало созревать решение отказаться от прежних бесполезных челобитий властям, перейти к другому, типично крестьянскому способу протеста — бежать. Тысячи семей уже пустились в путь. Фрейман преградил им дорогу. Надо пробиться силой. Надо найти человека, который повел бы беглецов за собой, указал бы им путь.
Друг другу передавали слухи о появившемся в Царицыне избавителе Петре III-Богомолове. Судьба его была окутана таинственностью, с ним связывали много надежд. Пугачев сразу почувствовал, сколько социального негодования скопилось на Яике.
Однажды Пьянов спросил Пугачева — правда ли, что в Царицыне появился какой-то царь. Пугачев насторожился. Беседа на эту тема пришлась ему как нельзя более кстати. Он ответил, что это правда, что царя Петра Федоровича в Царицыне поймали, но он бежал. Помолчали. Пугачев решил не упускать случая и продолжать начатую раньше агитацию за уход с Яика.
— Как вам, яицким казакам, не стыдно, — с жаром говорил он Пьянову, — что вы терпите такое притеснение в ваших привилегиях.
— Что же делать? — покорно ответил Пьянов, — так видно тому и быть.
Пугачев начал рассказывать о возможности ухода в Турцию, о том, что он и турецкий паша обеспечат это достаточными средствами.
— Что ты подлинно за человек? — спросил недоверчиво настроенный Пьянов.{57}
Этот вопрос был последним толчком, после которого смутные и неясные мысли Пугачева о выступлении под именем царя Петра III приобрели определенные очертания.
— Вот слушай, Денис Степанович, — последовал членораздельный, внушительный и торжественный ответ, — хоть поведаешь ты казакам, хоть не поведаешь, как хочешь, только знай, что я — государь Петр III.
Затем Пугачев рассказал одну из тех фантастических историй, на которые он был такой мастер: как гвардия заключила его, государя, под караул, а капитан Маслов освободил, как он «ходил в Польше, в Цареграде, во Египте, а оттоль пришел к вам на Яик». Пьянов поверил, потому что хотел верить, нужно было верить. Стоит ли выдавать свои сомнения, когда казакам так нужен избавитель.
Пьянов поверил, но «вдаль плодить речь оную запретил, боясь беды». Он пошел к знакомым надежным казакам, авторитетным в народе, рассказал им об об явившемся царе. Те выразили сочувствие «императору» и его планам, посоветовав только подождать до рождества: в настоящее время народ весь вразброде, «а к тому казаки все соберутся и мы поговорим обо всем этом с хорошими людьми».{58}
Жребий брошен! Беглый, гонимый, травимый казак выступает в роли императора, спасшегося от убийц. Он готов повести за собой все яицкое войско.
Пугачеву только тридцать лет, по жизнь состарила его преждевременно, и ему можно дать лет сорок. Он невысокого роста, у него темнорусые волосы и черная с проседью борода. Широкие плечи и тонкая талия. Острые, «страховитые» глаза. Шрамы на левом виске, шрамы на груди — память о походах, сражениях, болезнях. Он давно уже потерял родной дом, где-то далеко остались жена, дети. Давно уже лишился он пристанища, привык скитаться по большим дорогам, по еле различаемым тропинкам, по болотам. Жизнь бросала его из края в край своей и чужой страны. Но нигде не мог он осесть, зажить вольным человеком на вольной земле. Он скрывался У добрых людей, ускользал от преследователей. Перед ним прошли казаки и солдаты, купцы и крестьяне, чиновники и дворяне, турки и татары, пруссаки и поляки. Он искал воли для себя, для себя одного. Он нигде не нашел ее. Может быть, эта воля придет, если он попытается искать ее вместе с многими другими?