Ни разложить, ни разбить пугачевцев не удалось. Немало соленых казацких шуток было отпущено по поводу неумелых действий оренбургского начальства, вздумавшего однажды переловить повстанцев с помощью расставленных в разных местах охотничьих капканов.
Правительство принимало свои меры для подавления «бунта».
На границах Казанской губернии расположились значительные военные силы. Казанские дворяне мобилизовали дворовых, слесаря чинили негодное оружие.
Из Москвы, Новгорода, Калуги, Сибири на Пугачева отправились военные части. Опытный боевой генерал Кар стал во главе противопугачевских сил.
Казанский губернатор отправил владетельного татарина, секунд-майора Тевкелева организовать из «надежных» башкир и татар верные правительству части. Тевкелев выступил против своего народа и бился в рядах усмирителей, пока пугачевцы не взяли его в плен.
Власти отпечатали «увещевательный» манифест для распространения в охваченных восстанием районах. Широкая огласка его запрещалась.
Попам оренбургской епархии предписывалось с церковных амвонов разоблачать Пугачева и призывать народ к спокойствию. Но казенная и церковная пропаганда не производила никакого впечатления. Илецкие казаки хотели отправить прибывшего к ним с правительственным манифестом посланца к Пугачеву, у яицких казаков чтение вызвало «зловредное отрыгновение».
Кар спешил на выручку Оренбурга. Пугачев отправил навстречу Кару лучших своих командиров — Чику-Зарубина и Овчинникова.
Овчинников получил приказ не допустить Кара к Оренбургу. К отряду Овчинникова примкнул возвращавшийся с заводов Хлопуша со своими людьми. Положение Кара было не из легких. Собранные для выступления против Пугачева калмыки взбунтовались и разбежались, среди солдат замечалась «некоторая колеблемость». Кар продвигался среди восставших или готовых восстать селений, в атмосфере общей вражды казацко-крестьянского населения.
Восьмого ноября Овчинников и Зарубин окружили отряд Кара у деревни Юзеевой.
Гренадеры перешли к пугачевцам, солдаты сложили оружие. Пленных отвели в Берду, представили Пугачеву. «Император» прослезился, выразил удовлетворение, что кончились его двенадцатилетние странствования и об’явил что жалует всех «землями, морями, лесами, крестом и бородою и всякою вольготностью».
Среди пленных был захвачен офицер Шванович. С офицерами Пугачев был беспощаден — он их вешал. Но пленные гренадеры заступились за Швановича: он относился к ним хорошо. Шванович получил чин есаула и стал служить пугачевцам. Выяснилось, что он владеет немецким и французским языками, знания эти были использованы. Шванович перевел несколько иностранных писем, шедших из вражеского лагеря и адресованных в Оренбург. Пугачевские канцеляристы попросили его показать им французскую азбуку. Пришлось выполнить неожиданную просьбу.
Случилось также, что Пугачев попросил Швановича перевести на немецкий язык один из самых распространенных своих манифестов, где об’являлось» «во всенародное известие», чтобы противники «Петра III» покорились, за что они получат прощение и всякие вольности. Кар отступил к Казани. Его преследовал артиллерийский огонь пугачевцев, стрелявших очень метко, «не так как бы от мужиков ожидать должно было».
Еще позорнее кончилась операция полковника Чернышева, который спешил, подобно Кару, к Оренбургу. В четырех-пяти верстах от города его отряд был встречен огнем повстанческих пушек. Калмыки и казаки немедленно перешли к пугачевцам, солдаты почти не сопротивлялись. Весь отряд был взят в плен. Сам Чернышев нарядился в старый мужицкий кафтан, сел в сани, взял в руки вожжи, надеясь таким образом спастись. Проходивший мимо казак Давилин увидел «человека непохожего на мужика простого, а паче по рукам признал, что они не рабочие».{133} Он спросил у солдат, что это за человек. Те сразу назвали командира Чернышева. Пленных офицеров и калмыцкого старшину повесили. Солдат остригли по-казачьи и разместили по казачьим сотням.
Вернулись Овчинников, Зарубин. Вернулся Хлопуша с пушками, бомбами, порохом, деньгами, с заводскими людьми. Пугачев одобрил действия Хлопуши на заводах и назначил его командиром над заводскими крестьянами.
Хлопуша отказывался под тем предлогом, что он неграмотен и управлять людьми не может. Но этот аргумент мог произвести на неграмотного Пугачева только обратное впечатление.
— У нас и дубина [вместо грамоты] служит, — ответил он и подчеркнул, что дело не в грамотности командира, а в преданности делу: — а если что крадешь, то за алтын удавлю.
Пугачев отправил Хлопушу взять Верхнеозерчую крепость. Взять ее не удалось: часть гарнизона, состоявшая из башкир и казаков, перешла к повстанцам, но польские конфедераты отразили нападение. На помощь Хлопуше из Берды выступил сам Пугачев. Верхнеозерная не сдавалась. Пугачев ударил по Ильинской крепости, которая пала под ударами повстанцев. Гарнизон крепости попал в плен. Офицеров Пугачев повесил, за исключением одного, милостивого к солдатам; солдатам остригли волосы по-казачьи, и они влились в пугачевское войско. С песнями вернулись пугачевцы в Берду.
Пылала в огне восстания и Башкирия. Еще в начале октября отряды башкир захватили ряд селений около Уфы и подошли к самой Уфе. Но для взятия города было слишком мало сил; к тому же они были плохо вооружены, распылены.
Оперировавшие в Уфимском районе башкиры, татары, марийцы и дворцовые крестьяне заключили в начале декабря договор согласно служить Пугачеву. Они просили прислать им в помощь войско и несколько пушек, так как, «когда явятца в нашу сторону какие-нибудь сопротивники вашему величеству, то нам их сократить не счем».{134} Приговор обязывал поставлять с каждого двора по вооруженному воину, «затем, что мы нынешнюю пятницу город Уфу разорять ехать намерение имеем».
Пугачев отправил под Уфу Чику-Зарубина, который стал во главе подступавших к городу повстанцев.
Восстание перекинулось на Волгу. Бузулук и почти вся Самарская линия находились в руках повстанцев. Здесь действовали калмыки и присланный Шигаевым отряд во главе с казаком Ручкиным и атаманом Ильей Араповым. Район Бузулука был важен пугачевцам как одна из продовольственных баз для осаждавшей Оренбург армии.
Пугачев одобрил деятельность Шигаеза, «и много тем веселился, что везде имел, хотя с малым числом воюет, великие успехи».{135}
Новые победы Пугачева вызвали панику среди помещиков. Дворяне Казанского и Симбирского уездов массами бежали из своих имений, «яко бешеные», пробирались вереницами в центр, проклиная Пугачева, восставших крестьян, неумелого Кара.
Казань опустела: бежали дворяне, купцы, чиновники. Но волновались правящие круги не только на юго-востоке России. Большое смятение охватило и удаленные от восстания северные центры, в первую очередь обе столицы. В Петербурге сенат готовил указ «о неболтании лишнего». Московский обер-полицмейстер разослал шпионов по кабакам, торговым рядам, баням и другим местам подслушивать народную молву, уверять встревоженных москвичей, что успехи Пугачева ничтожны, что в его распоряжении только не заслуживающая никакого внимания маленькая шайка.