«Петровцев», «юристов» и вообще «тилихентов» из нашей команды я заставил к съезду отпустить бороды, у кого не было, и ходить на съезд непременно в сапогах и косоворотках – крестьяне народ консервативный, пиджаки-галстуки могут и не оценить. Мне-то проще – у меня все вышеназванное имелось, а нескольким ребятам из необеспеченных пришлось помочь материально, но в целом мы явились делегатам по виду не как баре, а как хорошо знакомые соседи.
– …На ваших дворах застучали молотилки. На ваших полях появились посевы клевера, начали повышаться урожаи. Ваш труд, прилагаемый к земле, стал давать большие доходы.
Вы привыкли к труду, привыкли работать упорно в тиши, не гоняясь за наградой, и вас ли испугать тем, что съезду предстоит много труда? – такими словами я завершил приветственное слово и сошел с трибуны под хлопки мозолистых ладоней.
В перерыве после открытия многие постарались подойти ко мне и пожать руку – и неудивительно, я так или иначе успел побывать как минимум в полусотне артелей. Но даже на этом фоне сумели отличиться Василий Баландин и Павел Свинцов, с которыми мы начинали первую кузякинскую артель. Василий вот уже четвертый год нес обязанности головы артели, поднял урожайность вдвое и уверенно шел к сам-пятнадцать, изрядно заматерел, набрал уверенности и умения держаться с неофитами движения. А Павел недавно был избран казначеем Можайского объединения, и оба к съезду пошили себе френчи, что сразу выделило их из собравшейся толпы. Да еще они не просто поручкались, но обнялись и троекратно расцеловались со мной, подчеркивая тем самым наше близкое знакомство и свое «первородство», сделав это даже несколько напоказ, так сказать, для сведения всех присутствующих, что справные кузякинские мужики водят дружбу с самим инженером Скамовым. Учитывая, что «мои» деньги крутились почти во всех артелях, где краешком, а где и серьезно, то это заметно прибавило им весу, и к ним прислушивались, пожалуй, больше, чем к остальным выступавшим.
Помимо делегатов, было еще и примерно полсотни гостей – начиная с фон Мекка и подобных ему управленцев, создававших «свои» артели, были представители Московского союза потребительских обществ и Московского общества сельского хозяйства и вообще интересующиеся, от гласного городской Думы Федора Никифоровича Плевако до моих знакомых Шехтеля и Собко. Маша Андреева, явившаяся на открытие в сопровождении Саввы Морозова, передала желание Максима Горького посетить съезд, но некстати случившийся рядом наш «надзиратель» от городской полиции от такого чуть не упал в обморок и заявил, что закроет в таком случае все заседания, поскольку «господин Пешков находится под надзором полиции».
Надзиратель этот, титулярный советник Львов, несмотря на солидную фамилию, имел вид неказистый – высокий, нескладный, худой, с торчащими кроличьими зубами и тонким носом, на кончике которого зацепилось пенсне. Рупь за сто, его изводили дразнилками в гимназии, и теперь он отыгрывался на окружающем мире, запрещая все, до чего дотягивался, что, впрочем, вполне совпадало с политикой МВД. В первый же день он пытался закрыть съезд трижды и требовал изменений в повестке. Поначалу Муравский справлялся сам – вот, дескать, утвержденная программа съезда, вот росчерк министра, вот виза самого великого князя Сергея Александровича, не соблаговолит ли господин Львов выдать письменное предписание за своей подписью, отменяющее решения поименованных особ.
Здорово помогало и присутствие репортеров при таких разборках, мы вели заседания открыто, чтобы не дать возможности обвинить нас в чем-либо, но именно это, вопреки ожиданиям, сработало против нас, дескать, открытым обсуждением сугубо практических вопросов мы смущаем умы. Но как оказалось, господин Львов прессы побаивался и сливался, если за ним с блокнотом в руках наблюдали появлявшиеся время от времени Гиляровский или Дорошевич, звезды московской журналистики.
На второй день Львов пустился во все тяжкие, запретив обсуждать вопрос об объединениях артелей, один из основных в программе. На наше счастье, за нас вступился как раз приехавший Плевако, против которого титулярный советник оказался хлипковат и ретировался, но победу праздновать было рано – вместо сдувшегося Львова нам прислали целого надворного советника Вонсяцкого, приступившего к запрещениям с неменьшим пылом. То есть дело было не во Львове, кто-то в управлении обер-полицмейстера ставил нам палки в колеса намеренно.