Зато сейчас… Сейчас Анисимов был, что называется, на коне. Еще в самом начале перестройки он быстро разобрался, что за всеми красивыми разговорами о свободе слова, о культурной революции, о росте самосознания нации и о доступности информации стоит обычная тяга обывателя к тому, что принято именовать «клубничкой».
На него косились, коллеги шептались за спиной, некоторые газеты, еще не изжившие в себе страх и советское ханжество, просто гнали Анисимова взашей за его скандальные репортажи, все-таки надеясь прививать, так сказать, культуру. (Он посмеивался: «Нести культурку!») Но газеты эти одна за другой начали либо разоряться и гибнуть в нищете и озлобленности (каждого сотрудника на всех остальных), либо «менять линию», принимая сначала со скрежетом зубовным, а потом — цинично-спокойно (ведь человек ко всему привыкает, верно?), новые правила игры: работать сообразно тем вкусам, которые не уставало демонстрировать на каждом шагу население «самой читающей страны в мире».
Но в тот момент, когда «солидные» издания спохватились и начали «перестраиваться», понимая, что по-другому стремительное падение тиражей не остановить, и никаких рекламодателей, а значит, и денег на зарплату сотрудникам, на бумагу, на типографские услуги не видать как своих ушей, Анисимов был уже неуправляем.
То есть он стал материально независим — от редакторских пожеланий, от внутренней цензуры пафосных питерских газет и журналов, от их брезгливости к скандальным репортажам и осторожности в публикациях непроверенных фактов.
Анисимов уже тогда потрясал основы осторожной и чопорной «бывшей ленинградской» периодической печати в новых, сверкающих финской глянцевой бумагой изданиях, не брезгующих ни порнографией, ни любого оттенка желтизны слухами, ни прочими сомнительными материалами.
Его фамилия очень быстро сделалась гарантией стабильности тиражей. А через некоторое время слава скандального журналиста открыла ему дорогу на телевидение, и теперь он сам назначал себе гонорары в тех изданиях, которые сам же и выбирал для своих публикаций.
У него появилось несколько собственных газет, в чьих редколлегиях Анисимов тоже не числился. Зачем? Ведь он фактически являлся их хозяином.
Он мог бы открыть еще десяток газет, и все бы они продавались, принося прибыль. Но в какой-то момент ему стало скучно этим заниматься: деньги шли исправно, и ему, в принципе, их хватало, поскольку просто не оставалось времени на то, чтобы их тратить.
— Что нужно для того, чтобы газета продавалась? — спрашивал он знакомых, подвыпив на какой-нибудь презентации или на очередном юбилее.
— Что?! — спрашивали в один голос знакомые, обуреваемые жаждой наживы и вместе с тем не обладающие такой пробивной силой, какой владел Анисимов, не избалованные благосклонностью удачи, как он.
— На первой полосе — голая баба, в серединке — анекдоты, в конце — кроссворд. Все! Гарантия! Тираж пойдет. Ну, в метро надо денег сунуть, в «Союзпечать» сунуть, в «Экспресс», в «Курьер», распространителям — и все!
— Туда сунуть, сюда сунуть — так без штанов останешься… — качали головами сомневающиеся знакомые.
«А вы и так без штанов, — думал Анисимов и молча пожимал плечами. — «Он им бесплатный совет дает, за который, будь они поумнее, ухватились бы, да еще потом отблагодарили бы Анисимова по-товарищески, а они кочевряжатся! Дудаки, совки и раздолбай…»
Но не только деньги интересовали Анисимова. Деньги уже давно были для него лишь цифрой. Он вступил в ту полосу личной экономической свободы, когда можно спокойно не думать о завтрашнем дне, и не спешил переходить к следующему этапу — этапу настоящего богатства, отлично понимая, что такое богатство как раз и обяжет его думать о дне завтрашнем. И не о дне даже, а о грядущем часе и минуте. Вот тогда его относительно свободная жизнь, когда он вроде бы сам себе хозяин, кончится на этом навсегда.
Анисимов знал очень многих действительно богатых людей, иногда им завидовал… Но большей частью — нет. Он не испытывал нужды: когда ему нужны были деньги и не хватало наличности, его легко кредитовали многочисленные знакомые, приятели, товарищи — друзей он не заводил, вернее, они сами как-то не заводились. Слишком уж Анисимов стремился быть «вещью в себе», не подпуская близко никого, даже самых милых дам и самых нужных деловых знакомых.
Основным же препятствием, которое не давало ему войти в клан богатых, в общество пресловутых «новых русских» (так называли богатых в народе — сам Анисимов морщился от этого выражения, считая его некорректным и глупым), сильнейшим тормозом для его финансовой карьеры было собственное неуёмное любопытство.