Став хозяйкой Морган-холла, Эвелин Морган сразу начала устанавливать в доме свои порядки. Возраст адмирала давал о себе знать: он больше не ходил в море и просиживал дни напролет в библиотеке. Хотя Амос и не питал теплых чувств к невестке, он старался быть терпимым. Если та заводила разговор о каких-нибудь нововведениях в Морган-холле, старый моряк вежливо, но твердо говорил «нет». Он полагал, что последнее слово осталось за ним, однако, как показало время, адмирал недооценил упорство и хитрость леди Морган.
Новая хозяйка Морган-холла обладала мертвой хваткой. Когда Эвелин пыталась добиться своего, она не отступала ни перед чем. У нее и в мыслях не было пасовать перед отжившим свой век адмиралом. При первом удобном случае — как, впрочем, и без него — леди Морган выражала свое неудовольствие домом — картинами, мебелью и обивкой. На приемах в Морган-холле она донимала своими жалобами гостей. Каждый вечер, лежа в постели, она пилила мужа, упрекая его в преступном бездействии. В конце концов Перси не выдержал и перебрался в другую комнату. День за днем она объясняла слугам, что в Морган-холле не так. Всякий, имеющий уши, знал, как не нравится Эвелин дом Амоса Моргана.
Особую неприязнь у нее вызывала гостиная, стены которой были обшиты темным деревом.
«В этой комнате я чувствую себя совершенно подавленной! — картинно стенала леди Эвелин. Свое мнение она всегда выражала в категоричной форме, в ее словах не было и тени неопределенности. — У нас темно, словно в тюрьме. Если мы все оставим как есть, я просто умру!» Своих гостей она первым делом вела в гостиную — чтобы задать тон разговору и определиться с темой. «Согласитесь, это ужасно! — восклицала она. — Вам не кажется, что светлый дуб или ясень здесь смотрелись бы лучше?» Когда гости вежливо соглашались, Эвелин считала своим долгом немедленно донести их мнение до адмирала. «Видите, голубчик, — увещевала она непокорного старика тоном взрослого человека, разговаривающего с капризным ребенком, — Маргарет тоже согласна со мной. Темное дерево в гостиной абсолютно невозможно. С этим что-то надо делать».
Как говорится, вода точит камень, и постепенно невестка сломила сопротивление свекра.
В конце весны 1625 года леди Эвелин Морган праздновала долгожданную победу: гостиная наконец-то была обшита панелями светлого дуба. Адмирал допустил тактическую ошибку. Он надеялся, что, пойдя на уступки, добьется мира, но гончая, взяв след, устремилась вперед с новыми силами. Теперь Эвелин критиковала картины в большом зале.
«Меня мутит от одного взгляда на эти волны и утлые суденышки, — жаловалась она мужу, грациозно прижимая к груди белую руку. — Неужели тебе от них не дурно? С этим безобразием нужно что-то делать».
И она купила новые картины. На них были изображены обнаженные женщины, пухлые и розовые, и жеманные нимфы, похищаемые сатирами, — над головами и тех и других парили перепуганные купидоны. «Настоящий бордель», — с отвращением кривился адмирал.
Картина за картиной, панель за панелью, комната за комнатой — и леди Эвелин постепенно отвоевала у Амоса весь Морган-холл. В конце концов нетронутой осталась лишь библиотека, в которой старый адмирал держал оборону.
В то время Энди исполнилось четырнадцать. Он никогда не забудет, как, вооружившись абордажной саблей, той самой, что помнила запах крови испанцев из Сан-Хуана, дедушка угрожал леди Морган, осмелившейся открыть дверь в библиотеку без его ведома, физической расправой. Однажды вечером, упоенная победой, леди Эвелин вошла к адмиралу без стука. Старый пират впал в ярость. Несколько раз лезвие сабли едва не задело мать Энди — мальчику даже показалось, что еще немного, и дедушка убьет ее. Адмирал вышвырнул леди Морган из библиотеки так же, как раньше изгонял врагов с палубы своего корабля. Она больше не отваживалась перешагнуть порог этой комнаты.