П. А. ВЯЗЕМСКИЙ (1792-1878).
Портрет маслом Х. Рейхеля (1817)
Язвительный поэт, остряк замысловатый,
И блеском колких слов, и шутками богатый
Счастливый Вяземский, завидую тебе. (1821)
«Арзамасцы» оценили эту непримиримость молодого поэта; в том же 1816 году Пушкин был избран в их содружество под остроумным прозвищем «Сверчка» в знак того, что, еще находясь в стенах лицея, он уже оживлял своим звучанием современную поэзию.
Вскоре происходит сближение Пушкина с негласным главою «Арзамаса» — Карамзиным. На лето 1816 года историк поселяется в Царском Селе. Незадолго перед тем Пушкин получает письмо от Василия Львовича с указанием «любить и слушаться» Карамзина: «Советы такого человека послужат к твоему добру и, может быть, к пользе нашей словесности. Мы от тебя много ожидаем». Пушкин принял совет Василия Львовича, вполне отвечавший его собственным склонностям, еще в «Городке» (1814 г.) среди его любимых авторов назван Карамзин.
Поэт лицеист стал постоянным посетителем историографа. «В Царском Селе всякой день после классов прибегал он к Карамзиным из лицея, проводил у них вечера, рассказывал и шутил, заливаясь громким хохотом, но любил слушать Николая Михайловича и унимался, лишь только взглянет он строго или скажет слово Катерина Андреевна…»
Жена историка (ей было в то время тридцать шесть лет) произвела на Пушкина неотразимое впечатление. Единокровная сестра князя Вяземского, она отличалась необычайной красотой. «Если бы в голове язычника Фидиаса могла блеснуть мысль изваять Мадонну, то, конечно, он дал бы ей черты Карамзиной в молодости, — писал Вигель. — Как паж Керубино о графине Альмавива, я готов был сказать о ней «как она прекрасна и как величественна!» А душевный жар, скрытый под этою мраморною оболочкой, мог узнать я только позже».
Е. А. КАРАМЗИНА (1780-1851), жена историка.
С портрета маслом неизвестного художника.
Увлекающаяся натура Пушкина не могла устоять перед силой такого очарования. Влюбленный мальчик с детской непосредственностью излил свое чувство. Письмо было адресовано Карамзиной, и она показала его мужу.
Оба расхохотались и, призвавши Пушкина, стали делать ему серьезные наставления. Пушкин стоял перед ними, как вкопанный, потупив глаза, и вдруг залился слезами…»
Пушкина, несомненно, влекло к Карамзину. Это был период публичных чтений еще неизданной истории с обычными прениями слушателей. Для молодого поэта такие собеседования были исключительно ценны. Интерес старших поэтов — Жуковского и Батюшкова — к эпохе князя Владимира отразился и на творческих замыслах их ученика. Но мотивы русской древности Пушкин думал развивать не в эпической форме, а в излюбленном жанре герои-комической поэмы, задуманной им еще в 1814 году. Необычайные приключения витязей в манере веселых повестей и волшебных сказаний, казалось, открывали ему путь для живого рассказа в духе его любимцев — Вольтера, Ариоста, Гамильтона и некоторых русских авторов.
После «Толиады», «Монаха», «Бовы» — целого ряда неоконченных опытов — Пушкин снова берется за этот ускользающий от него и соблазнительный жанр. Для насыщения забавного рассказа характерными чертами прошлого он запоминает из чтений Карамзина живописные подробности быта, архаические термины, редкие варяжские наименования. Все это отразилось в песнях большой поэмы, которую Пушкин начал писать в последний год своей лицейской жизни.
У Карамзина летом 1816 года Пушкин встретил гусарского корнета Чаадаева. Удлиненное бледное лицо с пристальным и строгим взглядом прозрачных голубых глаз, высокий лоб под тенью мягких шелковистых прядей, небольшой, почти девичий рот, маленькие уши — вся эта женственная и утонченная внешность свидетельствовала о «породе» и культуре нескольких поколений. Чаадаев приходился внуком известному историку и дворянскому публицисту екатерининского времени князю Щербатову, видному собирателю рукописей и книг, переводчику Гольбаха, автору «Летописи о многих мятежах» и «повести о бывших в России самозванцах». Карамзин широко пользовался для своего труда материалами «Истории Российской» Щербатова и с неизменной приветливостью принимал у себя внука своего предшественника.
П. Я. ЧААДАЕВ (1794-1856),
в мундире Ахтырского гусарского полка.
С портрета маслом неизвестного художника (1814-1815).
Он высшей волею небес
Рожден в оковах службы царской,
Он в Риме был бы Брут, в Афинах — Периклес,
А здесь он — офицер гусарской. (1817)
Сам Чаадаев, несмотря на свою молодость — ему было в то время двадцать два года, — уже принимал участие в крупнейших событиях современной истории — сражался под Бородиным, Тарутиным, Кульмом, Лейпцигом и Парижем. Военная служба не угасила его умственных интересов. В гусарском мундире он оставался мыслителем и диалектиком. Пушкина одинаково пленяют законченные черты его медального профиля и стройные афоризмы его государственной философии. Несмотря на холод взгляда и строгую сдержанность внешней манеры, Чаадаев испытывал к поэту-лицеисту чувство самой сердечной приязни. От своего товарища по Московскому университету Грибоедова он уже слышал о многообещающем даре молодого Пушкина. Царскосельские беседы вскоре перешли в подлинную интеллектуальную дружбу.
В лагере лейб-гусар в царскосельском предместье София, где Пушкин навещает Чаадаева, он знакомится еще с несколькими офицерами, с которыми у него понемногу завязываются приятельские отношения. Пушкин любуется цельной натурой недавнего адъютанта Беннигсена, поручика Петра Павловича Каверина, первого гусарского удальца на войне, в пирах и приключениях. Лихой повеса, обладавший даром заразительной веселости, он оживлял любое общество и слыл непобедимым за дружеской чашей. Но в самом разгуле кутежей он неизменно сохранял обаяние любителя знаний и поэзии. Воспитанник Московского и Геттингенского университетов, прекрасно владевший европейскими языками, Каверин не был чужд любви к художественному слову. Стихотворения Пушкина он выслушивал с сочувственной радостью уже в первый период их знакомства.
Замечательный военный деятель, Каверин подавал героические примеры мужества, находчивости, инициативы. Он был одним из тех, для кого любовь к родине сливалась с ее военной славой. Неудачи отечественных кампаний всегда болезненно отражались на нем, и характерным для всей его бурной жизни был ее заключительный момент: 30 сентября 1855 года его нашли мертвым с газетой в руках, сообщавшей о падении Севастополя.
Прекрасную характеристику Каверина Пушкин дал в своем посвящении ему, где призывает приятеля к презрению мнений «черни».17
Она не ведает, что дружно можно жить
С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом;
Что ум высокий можно скрыть
Безумной шалости под легким покрывалом.
18
Создается небольшой цикл «гусарских стихотворений» Пушкина, которые перекликаются с аналогичными мотивами в поэзии Дениса Давыдова и Батюшкова и живо передают непосредственные впечатления поэта-лицеиста от его первых пирушек с молодыми кавалеристами.
Чаадаев познакомил Пушкина со своим однополчанином, юным Николаем Раевским, сыном знаменитого генерала 1812 года. Он был взят отцом на театр военных действий и участвовал в русской и европейской кампаниях вплоть до взятия Парижа. Военная жизнь рано закалила его. В отличие от женственного Чаадаева он был смугл, коренаст, даже несколько грузен. Крупная фигура и выразительное лицо заметно выделяли его из толпы, а большая литературная начитанность вместе с даром оживленной речи неизменно привлекали к нему внимание общества. Прекрасно владея языками, он внимательно следил за английской и французской поэзией и даже сумел оказаться в этом плане полезным Пушкину.