«Что ж битва первая еще не закипела?»
Взмахнув пером поэта как знаменем и возглавив обиженных, она вывела их из комнаты.
Александр, нервно потирая стукнутый лоб, не заметил того, что остался один – не только без аппетита, но и без друзей.
Он откинулся на спинку стула и предался гастрономическим воспоминаниям о своей насыщенной деликатесами столичной жизни. Воздух наполнился запахом запеченной в яблоках утки, в памяти всплыли звуки музыки, звон бокалов и женский смех.
Няня снова вошла в гостиную и, стараясь все же избежать объявленной Мышкой войны, поставила на стол перед Александром большую стеклянную банку соленых огурцов, чем резко оборвала сладостную негу поэта.
– Вот, может они? – с надеждой спросила она.
– Слезы мои! – воскликнул Александр и, присмотревшись к содержимому в банке, грустно добавил: – Пупырчатые!
Он схватил цилиндр и быстро вышел из дома. Няня вздохнула и хотела было спросить: «Куда же вы, барин, без завтрака?» – но промолчала и вернулась в кухню, которая на время была превращена Мышкой в настоящий военный штаб.
– Я ему покажу! – возмущалась Мышка, размахивая пером в воздухе, а затем, посмотрев на Кота и Бассета, уточнила: – Не, мы ему покажем! – и ткнула острием пера в план действий, начерканный на листе бумаги.
Кот внимательно посмотрел на предложенный Мышкой чертеж и, положив на него лапу, заговорщицки подмигнул задумавшемуся о чем-то Бассету:
– Война план покажет!
– И с аппетитом съест! – подтвердил пес и снова задумался, подвинув к себе поближе любимую косточку.
Няня, присев на стуле, захрапела с легким присвистом, не подозревая, что уже отдан приказ о начале выполнения военного плана.
…Летний зной давил на голову поэта ничуть не меньше, чем его собственные угрюмые мысли. Он медленно и бессмысленно шел, сам не зная куда, сминая траву и не видя троп.
– Тоска-то какая! – вслух подумал поэт, промокнув лицо носовым платком. Он посмотрел вверх на сидящую на дереве ворону и обратился к ней: – Понимаешь?
– Кар! Черная! – во все горло заорала ворона, и поэт, неожиданно обретя нового собеседника, поскользнулся и угодил в грязную канаву.
– Тьфу! – Александр посмотрел из глубокой ямы на довольную, как ему показалось, ворону. – Сама ты черная – как война!
– Какая война, нет никакой войны! – испуганно произнес Кот, выглядывая с Бассетом из-под забора, и, приобняв пса, добавил: – Вот мы с Бассетом точно ни при чем! Мы случайно здесь оказались! – С этими словами Кот как ни в чем не бывало протянул поэту чистую одежду.
Александр оглядел себя и даже постарался как-то почиститься, но от измазанных рук костюм становился только грязнее.
– Давай, раз так! – согласился поэт и поменял у Кота свой испачканный цилиндр на стопку чистой одежды.
– Старались, да перестарались! – пробубнил Кот, почистив неизменную шляпу поэта своим хвостом.
Когда поэт оделся, Кот подвел его к ближайшей луже и с достоинством кутюрье предложил посмотреться в воду. Как будто издеваясь, зеркальная поверхность превратила Александра из барина в крестьянского мужика. Тонкую талию поверх рубахи грубого холста опоясала веревка, а ноги были обуты в лапти.
– Ай да Пушкин! – залюбовался Александр своим необычным видом и собирался продолжить фразу, но над ухом у него кто-то закричал:
– Чего стоишь, любуешься, будто баба!
Поэт хотел было все объяснить возникшему рядом приказчику и даже возмутиться на такое грубое обращение, но тяжелый мешок с зерном упал Александру на плечи, прервав затянувшийся поиск слов. Не дав поэту опомниться, приказчик властно указал пальцем на амбар.
Александр хотел было позвать на помощь Кота и Бассета, однако ноша пригнула его так низко, что он лишь стиснул зубы, не в силах закричать. Ноги согнулись в коленях и поплелись, заворачивая то в правую, то в левую сторону.
– Живее! – грозно заорал приказчик.
Шедший с дровами крестьянин от испуга бросил их, подхватил мешок со спины поэта и помчался в амбар. А дрова при этом, будто сами выбрав себе носильщика, упали в руки Александра, выгнув его тело в другую сторону.
– Аааа! – вырвалось из груди поэта, уронившего от неожиданности поленья, рассыпавшиеся по дороге.