С Пущиным и Москвою достаточного взаимопонимания у южан не образовалось 1. Они стремились в Москве, как и в Петербурге, завести свои ячейки, независимые от Северной думы: их агентом здесь был В. С. Толстой.
Итак, Пущин не сторонник чрезмерной, горячей южной активности, но ведь и Пестель, лидер южан, настаивает, что начать должны в центре - прежде всего, в Петербурге, а также в Москве, где «средоточие всех властей».
Мы не можем уловить всех нюансов в представлениях северян о близком будущем, но у них был уже впереди некий рубеж, перспектива: 1826 год, объединение тайных обществ, после чего единый план действий должен иметь естественный ход. Проект захвата царя на маневрах 1826 года появится позже - но и без того, к началу 1825-го, ясно обрисовывались контуры возможных действий через год-два, когда общества сольются. Кроме того, лидеры декабризма учитывали возможность случайных, вынужденных действий (в случае смерти императора, раскрытия агентами правительства тайного заговора и т. п.). Еще в 1824 году договорились на этот случай предупреждать друг друга…
Пущин и его друзья готовятся к объединенным, совместным действиям, учитывая «внезапность» - скорее всего с юга, но, может быть, и с севера…
Взрыв может грянуть очень скоро: слишком много мин заложено вокруг, слишком много горючего, легко воспламеняемого в политической обстановке, особенно ввиду активности аракчеевских властей и нетерпения многих заговорщиков.
С Пушкиным 11 января беседует друг, который сам не стремится к авантюрным действиям без основательной подготовки, не станет торопить события - но по убежден-
1 Москва играла большую роль в планах южан, как наиболее близкая к ним столица. Недаром Бестужев-Рюмин перед бобруйскими маневрами ездил в Москву, но «никого» там не нашел.
244
ности, внутренней честности верит, что удобный случай упускать нельзя. В знаменитом письме Пущина, посланном из Петербурга москвичам накануне 14 декабря, есть фраза: «Случай удобен; ежели мы ничего не предпримем, то заслуживаем во всей силе имя подлецов» (97). В этих нескольких словах - многое: прежде всего чистота пущинских моральных оценок («заслуживаем… имя подлецов…») - а ведь задача не быть подлецом давно решается им как на посту надворного судьи, так и в тайном служении.
Тут незримая полемика: столько пропускали, верно или неверно (Семеновская история, южные планы), - но тут такой случай, что если пропустим, то - «заслуживаем… имя подлецов»!
Итак, 11 января 1825 года с Пушкиным беседует человек, который понимает и допускает, что жизнь страны очень богата неожиданностями, случаями - а если нет, то через года два не будет препятствий, чтобы самим создать «удобный случай»…
Тридцать три года спустя он запишет:
«С той минуты, как я узнал, что Пушкин в изгнании, во мне зародилась мысль непременно навестить его. Собираясь на рождество в Петербург для свидания с родными, я предположил съездить и в Псков к сестре Набоковой; муж ее командовал тогда дивизией, которая там стояла, а оттуда уже рукой подать в Михайловское. Вследствие этой программы я подал в отпуск на 28 дней в Петербургскую и Псковскую губернии» (76- 77).
Надворному судье, который служит в Москве с марта 1824 года (до этого девять месяцев на такой же должности в Петербурге), охотно и, конечно, без всяких подозрений дадут рождественский отпуск для посещения отца-сенатора и шурина-генерала… 14 декабря разделит немало дворянских семейств. Сама природа движения (представители высшего сословия выступают против этого самого сословия!) создавала, между прочим, типическое явление: Муравьевы, Орловы, Волконские, Пестели, Бестужевы, «которых вешают» и «которые вешают». Генерал Иван Александрович Набоков через год будет возглавлять в Могилеве Военно-судную комиссию «для суждения виновных офицеров, участвовавших в мятеже или к оному прикосновенных».
Впрочем, только что отмеченное явление - два «полю-
245
са» в одних и тех же фамилиях - объясняет сохранение порою довольно близких связей между осужденными и осуждающими. Письма в Сибирь старшей сестры Пущина Екатерины Ивановны выделяются среди посланий многочисленных родственников своей теплотой, грустью, искренностью. Муж ее непременно присоединяется к каждому привету, хлопочет об улучшении быта Пущина; Иван Иванович же, «государственный преступник, осужденный по первому разряду», по дороге в Сибирь пишет об одном из важных следователей: «Поздравляю Ивана Александровича генерал-лейтенантом. Как мне жаль, что я его не видел».