Отвечая А. И. Тургеневу (13 августа 1824 года) по поводу его отставки и ссылки Пушкина, Вяземский пишет:
«Скажите, ради бога, как дубине Петра Великого, которая не сошла с ним в гроб, бояться прозы и стишков какого-нибудь молокососа? Никакие вирши не проточат ее! Она, православная матушка наша, зеленеет и дебелеет себе так, что любо! Хоть приди Орфей возмутительных песней, так никто с места не тронется! Как правительству этого не знать? Как ему не чувствовать своей силы?» 4
Вяземский, несомненно, имел в виду непрошеных распечатывателей чужих писем, но в то же время в блестящей афористической форме излагал взгляд на вещи, родствен-
1 «Остафьевский архив», т. III, с. 50.
2 Письмо Вяземскому от 5 августа 1824 г. (там же, с. 66). Подразумевается известное перехваченное письмо Пушкина со свободными рассуждениями о религии.
3 «Русская старина», 1904, № 1, с. 232. Генерал-губернатор дважды, 18 и 30 ноября 1824 г., отвечал, что «обратил бдительное внимание на речи Тургенева», но «не замечает ничего предосудительного в его поведении»; стремясь умерить чрезмерное ожесточение Петербурга, Голицын отводит высказанное Аракчеевым подозрение, что «болезнь матери - не более один предлог для Тургенева», и, сообщая о прибытии в Москву также и Сергея Тургенева, брата Александра Ивановича, обещает «наблюдать за их поступками и речами» (ЦГВИА, ф. 154, оп. 1, № 116, л. 4-6).
4 «Остафьевский архив», т. III, с. 74.
250
ный декабристскому, - значительно более радикальный, чем у большинства арзамасцев 1.
Любопытно, как Вяземский неожиданно перекликается с Пущиным и насчет поведения родных, «арзамасских»:
«Умнейшие из нас, дельнейшие из нас, более или менее, а все вывихнуты! У кого рука, у кого язык, у кого душа, у кого голова в лубках ‹…›. Арзамас рассеян по лицу земли, или, правильнее, по ‹…› земли» 2.
Между тем в эти самые предотъездные дни у Пущина были и другие встречи, беседы, о которых он умалчивает в записках, но мы знаем о них по другим воспоминаниям.
С 2 по 9 декабря 1824 года проездом из Воронежа в Петербург останавливается в Москве Рылеев. Он устраивает здесь печатание своих «Дум» и «Войнаровского», надеясь (как оказалось, с успехом) на более терпимую московскую цензуру. В день отъезда напишет жене: «Москвою, друг мой, я чрезвычайно доволен» 3. На вечере у M. M. Нарышкина Рылеев видится с Вяземским, Полевым, Денисом Давыдовым, Штейнгелем, издателем Селивановским. Была и другая встреча у Нарышкиных, где восемнадцатилетний родственник декабриста А. И. Кошелев (будущий известный славянофил) запомнил Рылеева, Пущина: «Рылеев читал свои патриотические «Думы», и все свободно говорили о необходимости «покончить с этим правительством» 4.
Понятно, Рылеев рад предстоящему приезду Пущина в Петербург к рождеству и его поездке к Пушкину; конечно, не раз обсуждалось положение Пушкина и его последние сочинения: в Москве только что появились списки стихотворения «К морю», отрывки второй главы «Евгения Онегина», уже просочились первые слухи о «Цыганах»…
Пущин отправляется в путь через несколько дней после отъезда Рылеева. Как легко тут выстроить схему «проводов» к Пушкину: осторожные, унылые арзамасцы и бодрые, энергичные декабристы. Однако, не вдаваясь в
1 О Вяземском и его друзьях в этот период см.: Ю. М. Лотман. П. А. Вяземский и движение декабристов. - «Ученые записки Тартуского университета», вып. 98, 1960; С. С. Ланда. Дух революционных преобразований; М. И. Гиллельсон. П. А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л., «Наука», 1969, с. 118-127.
2 «Остафьевский архив», т. III, с. 73.
3 К. Ф. Рылеев. Полн. собр. соч. М.-Л., «Academia», 1934, с. 474.
4 А. И. Кошeлeв. Записки. Берлин, 1884, с. 13.
251
сложный, многосторонний разбор литературных и политических дел накануне нового, 1825 года, заметим, между прочим, что «тургеневская» осторожность была совсем не чужда и тем, кто в своем кругу собирается «покончить с этим правительством»: через месяц с небольшим Александр Бестужев (несомненно, с согласия Рылеева) отчитает Туманского, который прислал из Одессы нечто чересчур смелое: «Где ты живешь? Вспомни, в каком месте и веке! У нас что день, то вывозят с фельдъегерем кое-кого» 1.
Для предыстории путинской поездки важно вспомнить, что главным ходатаем и устроителем литературных интересов Рылеева во второй столице был П. А. Вяземский, и Кондратий Федорович тогда же просит «почтеннейшего и добрейшего из князей» прислать стихи для «Полярной звезды» 2. У автора письма и адресата много общего в идеалах при большой разнице взглядов на «средства к достижению оных». У них и общая несомненная любовь к михайловскому изгнаннику, и общее доброе напутствие - пусть разным тоном произнесенное - надворному судье Пущину, отправляющемуся в двадцативосьмидневный рождественский отпуск.