Когда Рылеев пишет (в марте 1825 года): «Кто любит Пущина, тот уж непременно сам редкий человек» 1, - это больше чем личная характеристика, скорее отзвук старых идей «Союза благоденствия», что в ходе благородной деятельности участники облагораживают, разрабатывают сами себя. Кто же знает, сколько времени продлится ожидание решающих событий? Положительная деятельность в духе Пущина - прекрасный, реальный путь сохраниться, не подвергнуться разрушающему, разъедающему, утомительному влиянию тайного заговора, глухой конспирации.
Очень узкий круг людей знал или подозревал о Пущине - одном из лидеров Северного общества: широкий круг мог знать о необыкновенном судье, высоконравственном человеке. Отсюда - характерное восклицание Матюшкина при известии об аресте Пущина:
«Егор Антонович! Верить ли мне? Пущин! Кюхельбекер! Кюхельбекер может быть, несмотря на его доброе сердце, он был несчастен. Он много терпел, все ему наскучило в жизни, он думал везде видит злодеев, везде зло. Он - энтузиац-фанатик, он мог на все решиться и все в одно мгновение. Но Пущин. Нет, Пущин не может быть виноват, не может быть преступником. Я за него отвечаю. Он взят по подозрению, и но пустому подозрению, - дружба его с Рылеевым, слово, сказанное неосторожно, но без умысла. Признаюсь Вам, Егор Антонович, когда я прочел его в списке ‹нрзб.› я думал, что и я виноват, я его так любил, так люблю. Разберите его жизнь, его поступки - никто из нас не сделал столько добра как человек и как русский… Мы здесь не имеем никаких подробностей о происшествиях, случившихся в Петербурге - или лучше сказать - имеем их слишком много… Товарищам, друзьям неужели я должен ‹нрзб.› сказать, что я их ‹не› люб-
1 Письмо к В. И. Штейнгелю. - К. Ф. Рылеев. Полн. собр. соч., с. 491.
269
лю. Нет, я их люблю, они непричастны этим ужасным покушениям. Пущин! Пущин! Но, Пущин, мы с тобою увидимся, я тебя еще обниму - ты оправдан» 1.
По этому письму мы почти видим Пущина на новогодней лицейской сходке у Энгельгардта (с Малиновским, Матюшкиным, Л. Пушкиным), угадываем, как они его воспринимают, любят. Тут было много общего и с разговором, что произойдет в Михайловском 11 января. Однако есть и громадная разница: если даже для близкого, доброго, впрочем, непричастного к тайным обществам Матюшкина совсем ускользает связь «Пущин - человек добра» и «Пущин - заговорщик», то Пушкин слишком близок, достаточно проницателен, очень долго жил в Петербурге и на юге в декабристской среде, чтобы не почувствовать, не уловить этой связи - тем более имелись «старые подозрения», ощущения, будто Жанно что-то скрывает. Например, при внезапной встрече у Николая Тургенева (1819 год), когда Пушкин воскликнул: «Наконец, поймал тебя на самом деле ‹…› Пожалуйста, не секретничай: право, любезный друг, это ни на что не похоже!» (72).
Поэтому разговор о Пущине-судье максимально приблизил щекотливую для обоих собеседников тему тайного общества…
«Незаметно коснулись опять подозрений насчет общества. Когда я ему сказал, что не я один поступил в это новое служение отечеству, он вскочил со стула и вскрикнул: «Верно, все это в связи с майором Раевским, которого пятый год держат в Тираспольской крепости и ничего не могут выпытать». Потом, успокоившись, продолжал: «Впрочем, я не заставлю тебя, любезный Пущин, говорить. Может быть, ты и прав, что мне не доверяешь. Верно, я этого доверия не стою - по многим моим глупостям». Молча, я крепко расцеловал его; мы обнялись и пошли ходить: обоим нужно было вздохнуть» (81 - 82).
Место знаменитейшее, тысячекратно цитированное и все же во многом загадочное.
«Коснулись опять» - то есть через пять-шесть лет после впервые высказанного поэтом подозрения, что друг
1 ПД, шифр 22. 774 С 1X6. I л. 6. Письмо поразительно совпадает по тону и выражениям с известным письмом Матюшкина по поводу смерти Пушкина: «Яковлев! Яковлев! Как мог ты это допустить?»
270
секретничает. Понятно, и сейчас Пушкин начал разговор или скорее всего сделал намек, естественно вытекавший из обсуждения должности надворного судьи.
Пущин на этот раз уже не может отмолчаться, отшутиться, и логика разговора представляется следующей: Пушкин завел разговор (намекнул, высказал подозрение) насчет потаенной деятельности одного Пущина («гордился мною и за меня».) - Пущин же отвечает - «не я один»; тут и оправдание прежнего молчания, и специфически пущинская сдержанность.
Давно отмечена бурная реакция Пушкина, который «вскочил», «вскрикнул» и только потом, «успокоившись, продолжал».