Бестужев: «Поговорим об Онегине ‹…› Нет, Пушкин, нет, никогда не соглашусь, что поэма заключается в предмете, а не в исполнении! - Что свет можно описывать в поэтических формах - это несомненно, но дал ли ты Онегину поэтические формы, кроме стихов? поставил ли ты его в контраст со светом, чтобы
1 «Неистового Роланда» (итал.).
2 «Девственницу» (фр.), то есть Вольтерову «Орлеанскую девственницу».
290
в резком злословии показать его резкие черты? - Я вижу франта, который душой и телом предан моде - вижу человека, которых тысячи встречаю на яву, ибо самая холодность и мизантропия и странность теперь в числе туалетных приборов. Конечно, многие картины прелестны,- но они не полны, ты схватил петербургский свет, но не проник в него ‹…› Не думай однакож, что мне не нравится твой Онегин, напротив. Вся ее мечтательная часть прелестна, но в этой части я не вижу уже Онегина, а только тебя. Не отсоветываю даже писать в этом роде, ибо он должен нравиться массе публики, - но желал бы только, чтоб ты разуверился в превосходстве его над другими. Впрочем, мое мнение не аксиома, но я невольно отдаю преимущество тому, что колеблет душу, что ее возвышает, что трогает русское сердце; а мало ли таких предметов - и они ждут тебя! Стоит ли вырезывать изображения из яблочного семячка, подобно браминам индейским, когда у тебя, в руке резец Праксителя? Страсти и время не возвращаются - а мы не вечны!!!» (XIII, 148-149).
Пушкин: «Твое письмо очень умно, но все-таки ты не прав, все-таки ты смотришь на Онегина не с той точки, все-таки он лучшее произведение мое. Ты сравниваешь первую главу с Дон Жуаном. - Никто более меня не уважает Дон Жуана (первые 5 песен, других не читал), но в нем ничего нет общего с Онегиным. Ты говоришь о сатире англичанина Байрона и сравниваешь ее с моею, и требуешь от меня таковой же! Нет, моя душа, много хочешь. Где у меня сатира? о ней и помину нет в Евгении Онегине. У меня бы затрещала набережная, если б коснулся я сатире. Самое слово сатирический не должно бы находиться в предисловии. Дождись других песен… Ах! Если б заманить тебя в Михайловское!…» (XIII, 155).
Пушкин (отзываясь на «Обозрение русской литературы», напечатанное Бестужевым в «Полярной звезде» на 1825 год): «Об Онегине ты не высказал всего, что имел на сердце; чувствую почему и благодарю - но зачем же ясно не обнаружить своего мнения? - покаместь мы будем руководствоваться личными нашими отношениями, критики у нас не будет - а ты достоин ее создать» (XIII, 180).
291
Итак, первая песнь «Онегина» для лидеров «Полярной звезды» - наилучшее выражение того, «что только подобный предмет представляет».
Но существенен ли предмет? Трижды Рылеев повторяет, готов спорить «до второго пришествия», что, судя по цервой главе, Онегин ниже «Бахчисарайского фонтана» и «Кавказского пленника». На этом стоит твердо. Даже восторженные похвалы «Цыганам» несут оттенок назидательности: вот - истинная поэзия, дух вольности, то, «что колеблет душу, что ее возвышает, что трогает русское сердце». К тому же, как известно, Рылеев находил, что «характер Алеко несколько унижен. Зачем водит он медведя и собирает вольную дань? Не лучше ли б было сделать его кузнецом?» (XIII, 169) 1.
Если же Пушкин не намерен облагораживать своих читателей высоким романтизмом «кавказских, крымских, цыганских» вольных страстей - если предметом избран большой свет, - тогда декабристы-литераторы требуют «резкого злословия», конфликта героя с обществом. Бестужев когда пишет об этом, то ссылается на политический пример Байрона и, конечно же, подразумевает Грибоедова, Чацкого, - ведь Пушкин из рук Пущина прочитал «Горе от ума» и в январе - феврале обменивался с Бестужевым мыслями о пьесе.
Не можем не отметить любопытного «типологического» совпадения хронологически далеких суждений: сорок лет спустя другой суровый критик «Евгения Онегина», Д. И. Писарев, также отдаст явное предпочтение Чацкому и напишет о пушкинском герое несколько «бестужевских фраз»:
А. А. Бестужев: «Я вижу франта, который душой и телом предан моде…» и т. д.
Д. И. Писарев: Пушкин «употребил все силы своего таланта на то, чтобы из мелкого, трусливого, бесхарактерного и праздношатающегося франтика сделать трагическую личность, изнемогающую в борьбе с непреодолимыми требованиями века и народа» 2.