Пушкин же, смеясь над иными литературными распрями, также чувствует свое единство с литераторами-современниками, от Рылеева и Бестужева до Вяземского, Жуковского и Дельвига; но чувствует иначе, чем лидеры «Полярной звезды», не принимая их односторонней, по его мнению, непримиримости: «Ох, уж эта мне республика словесности. За что казнит, за что венчает?»
Вызывающая, афористическая строка Рылеева (из вступления к «Войнаровскому») - «Я не поэт, а гражданин» - не приемлема в системе воззрений Пушкина, а также Вяземского, Дельвига (Вяземский находит, что ранее и не к этому случаю написанное им - «Я не поэт, а дворянин» - неожиданно становится пародией на рылеевскую формулу). Пушкин же, по воспоминаниям Вяземского, говорил: «Если кто пишет стихи, то прежде всего должен быть поэтом; если же хочет просто гражданствовать, то пиши прозою» 1. Рылеев о подобных шутках знал и незадолго до восстания охотно посмеивался в письмах над собственной формулой:
Дельвигу (5 декабря 1825 года): «…не поэт, а гражданин желает здоровья, благоденствия и силы духа, лень поборяющей» 2.
Пушкину (ноябрь 1825 года): «Тебя любят, тебе верят, тебе подражают. Будь Поэт и гражданин» (XIII, 241).
1 «Остафьевский архив», т. 1, с. 511.
2 Рылеев. Полн. собр. соч., с. 406.
299
Шутки, однако, били мимо цели, так как обе стороны говорили о разном. Рылеев, по существу, формулировал не столько поэтическую, сколько политическую программу: «Гражданин», «Гражданское мужество», «Я ль буду в роковое время // Позорить гражданина сан». Вспоминается пушкинская строка, через полтора года, «в другой эре» написанная (и так похожая на рылеевскую «Высоких дум кипящую отвагу»):
Дум высокое стремленье…
Позже один из наследников декабристов, Н. П. Огарев, тонко заметит: «В «Думах» видна благородная личность автора, но не виден художник ‹…› Влияние «Дум» на современников было именно то, какого Рылеев хотел: чисто гражданское» 1.
Как легко заковать в схему живые, подвижные образы и мысли из переписки трех мыслителей: чуть-чуть «пережать» - возникает идиллическое единство взглядов (и ведь в самом деле - дружба, общие враги и друзья, сатира, «дум высокое стремленье»); но чуть-чуть сгустить оттенки несогласия, спора - и Пушкин делается чужим для людей, ему далеко не чуждых; и легко забыть, что подобные диспуты сами по себе - важный показатель немалой близости, потребности обсуждать сообща… Заметим только, что Пушкин глубже, «художественнее» понимал позицию Рылеева, нежели Рылеев - позицию Пушкина. Тончайшая интуиция гениального поэта уже «освоила» точку зрения издателя «Полярной звезды» и вышла далеко за пределы «той точки»… Новая поэзия Пушкина - «Евгений Онегин», «Борис Годунов» - в широком, историческом смысле больше способствовала «общественному благу», освобождению человека и человеческого, нежели его прежние, более прямые стиховые атаки против самодержавия. Здесь происходило художественное проникновение в главнейшую для русской общественной мысли проблему - проблему народа, народных масс, проблему их роли и участия во всемирно-историческом процессе. Новый пушкинский подход Рылеев и Бестужев не приняли, не поняли - и переписка их с Пушкиным главное тому свидетельство 2.
1 Н. П. Огарев. Избранные произведения, т. 2. с. 448.
2 Интересные наблюдения на эту тему см. в статье Е. Маймина «О теме свободы в романтической лирике Пушкина». - «Известия АН СССР», серия литературы и языка, т. 33, 1974, май - июнь.
300
Конечно, мотивы этой переписки отразились во многих исследовательских работах 1. Нисколько не претендуя на принципиальную новизну в их изучении, заметим, что обилие разных формулировок и оценок отражает не только изменения, достижения и потери научной мысли: показывает и трудность точных определений. Порою стремление «вывести формулу» того, что на этом уровне не может быть определено достаточно резко, не приближает, а удаляет от истины.
Не забудем и того, что, перечитывая шестнадцать важных писем 1825 года, мы видим только некоторые элементы настоящего разговора. В переписке лидеров тайного общества с поднадзорным поэтом обе стороны сознают опасность чрезмерной откровенности. Мы ищем поэтому в дополнение другие, глубинные слои тех чрезвычайно интересных и важных обсуждений, где участвует первый русский поэт и первые русские революционеры. Специалисты, конечно, с огромным вниманием и тщательностью штудируют прямые и косвенные отголоски 1825-го, но сознают - какое неимоверное количество драгоценнейших письменных и устных свидетельств сгорело в печах и каминах накануне обысков и арестов, ушло на казнь и в сибирское забвенье вместе с героями 14 декабря. Тем ценнее - что осталось и еще до конца не пройдено.