Что элегия «Андрей Шенье» может быть сопоставлена с рядом современных ей сочинений о поэтах-узниках 1.
Ни один исследователь, кажется, не отрицал того, что «Пушкина привлекло увиденное им соответствие со своей судьбой».
1 «Сетования Tacca» Байрона, «Умирающий Tacс» Батюшкова, «Tacс в темнице» Плетнева, «Байрон в темнице» П. Габбе, «Певец в темнице» В. Ф. Раевского (Пушкин, как известно, готовил, но не завершил стихотворный ответ В. Раевскому).
Эта цитата взята из новейшей работы, целиком посвященной пушкинской элегии, - статьи В. Б. Сандомирской «Андрей Шенье» 1. Автор разбирает труды многих предшественников и отмечает существование двух точек зрения о соотношении «исторического и лирического» в пушкинском стихотворении. Одни (прежде всего Б. В. Томашевский) находят в стихах «сложную аллюзию», когда вся историческая часть (французская революция, реальные события из жизни Шенье) - лишь «сознательная забота о принципе иносказания». Другие пушкинисты делают упор на объективную сторону: разумеется, Пушкин думал о своей судьбе, но создавал «подлинную историческую элегию» (Д. Д. Благой). В. Б. Сандомирская, отмечая огромную сложность соединения «объективного» и «субъективного», в общем ближе ко второй позиции.
Несколько наблюдений и замечаний, находящихся в статье, для нашего повествования существенны.
Первым событием, «определившим настроения, которыми была вдохновлена эта работа», Сандомирская считает приезд Пущина в Михайловское: «Мысль о революции в России, возрожденная свиданием с Пущиным, явилась почвой, на которой и родилось стихотворение, посвященное французской революции» 2.
Как видим, влияние 11 января на создание элегии представлено достаточно просто и несколько прямолинейно. Переписка Пушкина с Рылеевым и Бестужевым тоже включена в предысторию «Шенье» - но об этом говорится кратко, а споры о поэзии, о «Думах» Рылеева и т. п. рассматриваются в чисто художественном плане. Возможно, впрочем, что этот лаконизм объясняется особой задачей исследования, где, по словам автора, «внимание сосредоточено преимущественно на вопросах творческой истории и текстологии» 3.
Действительно, размышляя над «Андреем Шенье», надо охватить слишком многое, и разбор, который сейчас начнется, абсолютно не претендуя на многосторонность, будет касаться лишь некоторых историко-философских проблем; тех, что уже появлялись на прошлых страницах в связи с беседами Пушкина, Пущина, Рылеева, Бестужева.
1 «Стихотворения Пушкина 1820-1830-х годов». Л., «Наука», 1974, с. 8-34
2 Там же, с. 12.
3 Там же, с. 11.
307
Вслед за В. Б. Сандомирской сначала углубимся в сохранившуюся черновую рукопись стихотворения, подумаем над его датой и, наконец, займемся проблемой, почти не затронутой исследовательницей: посвящением элегии.
187 стихов, из них 145 - монолог приговоренного поэта, 42 - от автора.
Черновик начинался строками (затем перенесенными в середину стихотворения: 1
Куда, куда завлек меня враждебный гений?
Рожденный для любви, для мирных искушений,
Зачем я покидал безвестной жизни тень,
Свободу, и друзей, и сладостную лень?
Судьба лелеяла мою златую младость;
Беспечною рукой меня венчала радость…
Большинство исследователей, справедливо искавших пушкинское, личное в «Андрее Шенье», почти не останавливалось на несомненном автобиографическом звучании именно этих строк. Поэт, который «был рожден для жизни мирной» («Евгений Онегин»), «рожденный для любви, для мирных искушений» («Андрей Шенье») - это, конечно, не идиллическая цель, к которой стремится Пушкин: скорее размышление, возможность, вопрос, требующий ответа. Не автопортрет, но - самоанализ. В черновике «Андрея Шенье» герой вспомнит «всю жизнь души моей, записанную мной» (II, 718).
Тысячекратно обсужденный, вечный вопрос снова перед нами: сходство и различие героя стихов и самого поэта.
1 В. Б. Сандомирская считает, что начало было не таким, что эти строки нарушали бы «цельное, стройное развитие замысла элегии в черновике» и потому являются «элементом окончательной редакции элегии» (с. 17). Однако вряд ли следует отказывать Пушкину в праве на «беспорядок» при самом упорядоченном обдумывании; в праве перестановок, неожиданных решений и т. п. Меж тем положение отрывка в начале чернового текста, почерк - все это говорит как раз в пользу того, что элегия начиналась с этих слов; такое простое и, по законам научного мышления, естественное заключение может быть опровергнуто только очень вескими доводами.