Недостаточно быть трусом, нужно еще быть им в открытую.
Накануне паршивой дуэли на саблях не пишут на глазах у жены слезных посланий и завещания; не сочиняют нелепейших сказок для городских властей, чтобы избежать царапины; не компрометируют дважды своего секунданта 2.
Все то, что случилось, я предвидел заранее, и жалею, что не побился об заклад.
Теперь все кончено, но берегитесь.
Примите уверение в чувствах, какие вы заслуживаете.
6 июня 1821.
Пушкин.
Заметьте еще, что впредь, в случае надобности, я сумею осуществить свои права русского дворянина, раз вы ничего не смыслите в правах дуэли» 3.
В дневнике Пушкина сохранилось только начало этого послания, Анненков же, очевидно, получил от Алексеева полный текст записки к Дегильи. Затем (также, вероятно, по Алексееву) сообщается о кишиневской масонской ложе «Овидий»; обрисовываются главные черты личности поэта - явно со слов все того же расположенного к Пушкину рассказчика:
«Были минуты, и притом минуты, возвращающиеся очень часто, когда весь байронизм Пушкина исчезал
1 Курсив мой. - Н. Э.
2 Ни генерала, который удостаивает принимать негодяя у себя в доме. - Примеч. Пушкина.
3 См.: П. Анненков. Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху, с. 192; XIII, 30, 522-523.
без остатка, как облако, разнесенное ветром по небу. Случалось это всякий раз, как он становился лицом к лицу к небольшому кругу друзей и хороших знакомых. Они имели постоянное счастье видеть простого Пушкина без всяких примесей, с чарующей лаской слова и обращения, с неудержимой веселостию, с честным и добродушным оттенком в каждой мысли. Чем он был тогда - хорошо обнаруживается и из множества глубоких, неизгладимых привязанностей, какие он оставил после себя. Замечательно при этом, что он всего свободнее раскрывал свою душу и сердце перед добрыми, простыми, честными людьми, которые не мудрствовали с ним о важных вопросах, не занимались устройством его образа мыслей и ничего от него не требовали, ничего не предлагали в обмен или прибавку к дружелюбному своему знакомству. Сверх того, в Пушкине беспрестанно сказывалась еще другая замечательная черта характера: он никак не мог пропустить мимо себя без внимания человека со скромным, но дельным трудом, забывая при этом все требования своего псевдо-байронического кодекса, учившего презирать людей, без послаблений и исключений. Всякое сближение с человеком серьезного характера, выбравшим себе род деятельности и честно проходящим его, имело силу уничтожить в Пушкине до корня все байронические замашки и превращать его опять в настоящего, неподдельного Пушкина. Он становился тогда способным понимать стремления и заветные надежды лица, как еще они ни были далеки от его собственных идеалов, и при случае давать советы, о которых люди, их получившие, вспоминали потом долго и не без признательности. Таким образом, душевная прямота, внутренняя честность и дельное занятие, встречаемые им на своем пути, уже имели силу отрезвлять его от наваждений страсти; но была и еще сила, которая делала то же самое, но еще с большей энергией - именно поэзия».
Можно также привести еще несколько «южных рассказов» Анненкова, которые не встречаются ни в каких известных мемуарах о Пушкине. Это описание кишиневских нравов, отношения Пушкина с друзьями и близкими 1, а
1 Частично использованы в начале главы I нашей книги. См.: П. Анненков. Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху, с. 210-211.
62
также интереснейшие подробности о жизни поэта в Одессе (см. дальше, на с. 155-156).
Методом исключения, а также по духу самого повествования, сходству с только что упомянутыми и цитированными текстами, можно смело считать, что Анненков и здесь в какой-то мере использовал воспоминания Николая Степановича.
Как видим, мемуары Н. С. Алексеева не совсем исчезли, но частично «растворились» в известном труде первого пушкиниста, и хотя соответствующих подготовительных материалов к книгам Анненкова не сохранилось, воспоминания Алексеева, без сомнения, к ним относятся. Неотделимые от связанного с ними изложения-пересказа Анненкова, они все же с должной осторожностью могут быть прибавлены к известным прежде рассказам современников о «южном Пушкине».
Разумеется, нельзя ручаться, что все упомянутые выше эпизоды услышаны от одного Алексеева; однако и без него не обойтись. Ведь он принадлежал к «добрым, простым, честным людям», с которыми Пушкин «всего свободнее раскрывал свою душу и сердце…» и которые «не мудрствовали с ним о важных вопросах, не занимались устройством его образа мыслей и ничего от него не требовали, ничего не предлагали в обмен или прибавку к дружелюбному своему знакомству».