При помощи этих «Заметок» удается проникнуть в малодоступный мир потаенных пушкинских мыслей, возникающих и меняющихся на одном из важнейших исторических перевалов - через десять лет после 1812-го, за три
1 Интересно, откуда дети Лобанова знали, что анонимная рукопись «Российской истории» - пушкинская: из частичной ее публикации в «Библиографических записках» 1859 г. или от своего отца?
2 См.: Н. Янчук. Литературные заметки.
года до 1825-го, «пред грозным временем, пред грозными судьбами…». Поэтому, прежде чем вернуться к лицам и обстоятельствам, затронутым на предыдущих страницах, попытаемся медленно прочитать пушкинское сочинение 1.
Как уже говорилось, в беловом автографе вместо заглавия над текстом рукою Пушкина - «№ 1» (скорее всего «№ 1» вписано позже, так как поэт никогда не начинал писать так высоко, почти у верхнего края страницы) 2. Справа - «NB» и оставлены большие поля для дополнений. (Обычная его манера, когда предпринимался какой-нибудь большой труд.)
«По смерти Петра I движение, переданное сильным человеком, все еще продолжалось в огромных составах государства преобразованного. Связи древнего порядка вещей были прерваны навеки: воспоминания старины мало по малу исчезали» 3.
В первой же фразе первой исторической работы Пушкина главный герой - Петр I; и так во многих будущих трудах, вплоть до последнего, незавершенного, «Истории Петра…». Начало - медленное, эпическое: предложения длинные, в ритме истории Карамзина. Однако здесь - краткое обозрение «новейшей истории», в то время как «История Государства Российского» должна была остановиться перед воцарением Романовых.
«По смерти Петра I»… «огромные составы…», «прерванные связи…» вызывают в воображении читателя некий громадный организм, «Левиафан»; сильный человек мощным движением швырнул и вздернул его так, что захрустели составы и связи и отшибло «воспоминания старины…». Через десять лет это будет «гордый конь», которого всадник «уздой железной… поднял на дыбы…».
1 Пушкинский текст будет сопровожден комментариями, совершенно не претендующими на объяснение и освещение всего; даже наоборот - это комментарии, в которых много важных вопросов совсем не появится, например, почти не будут рассмотрены источники, из которых Пушкин черпал свои исторические сведения. (См.: Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. 1, с. 570-572). Цель комментариев - обратить внимание на некоторые не слишком очевидные оттенки пушкинской мысли.
2 Отмечено Т. Г. Цявловской.
3 Здесь и далее текст Пушкина см.: XI, 14-17.
80
Пушкин не пытается как-то объяснять появление самого Петра: «сильный человек», «северный исполин» (позже - «властелин судьбы») - во всем этом сочинении, в духе времени, сильные люди (или объединения людей) делают историю куда в большей степени, чем история творит их самих… Выражаясь языком современной науки, «субъективное начало» явно преобладает над «объективным».
«Народ, упорным постоянством удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей победою и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни обритых своих бояр».
Дальше один за другим обозреваются три главных «состава» государства преобразованного: сначала - народ. Фразу как бы начинает историк, просвещенно иронизирующий («победа… бороды и кафтаны»), но заканчивает - «сам народ», насмехающийся над историком и ему подобными «обритыми боярами» (выражение чисто народное) 1. Тут уже видно столь раскрывшееся в поздние годы особенное умение Пушкина смотреть на предмет то со своей стороны, то с чужой колокольни; то - на Пугачева, то «Пугачевым»: только что принизив «бояр» народным мнением, в следующей фразе уж снова говорит в их пользу - «новое поколение… привыкало к выгодам просвещения».
«Новое поколение, воспитанное под влиянием европейским, час от часу более привыкало к выгодам просвещения. Гражданские и военные чиновники более и более умножались; иностранцы, в то время столь нужные, пользовались прежними правами; схоластической педантизм по-прежнему приносил свою неприметную пользу. Отечественные таланты стали изредка появляться и щедро были награждаемы. Ничтожные наследники северного исполина, изумленные блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всем, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом, действия правительства были выше собственной его образованности, и добро производилось ненарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе» (к этому месту примечание Пушкина: «Доказательство тому царствование безграмотной Екатерины I, кровавого злодея Бирона и сладострастной Елисаветы»).