В 1821-м и 1822-м ответ казался ясным.
27 мая 1822 года, за два месяца до завершения «Исторических замечаний…», мы слышим следующие рассуждения Пушкина за обедом у Инзова, записанные П. И. Долгоруковым:
«Пушкин ‹…› рассказывал, по обыкновению, разные анекдоты, потом начал рассуждать о Наполеонове походе, о тогдашних политических переворотах в Европе, и, переходя от одного обстоятельства к другому, вдруг отпустил нам следующий силлогизм: «Прежде народы восставали один против другого, теперь король Неаполитанский воюет с народом, Прусский воюет с народом, Гишпанский - тоже; нетрудно расчесть, чья сторона возьмет верх». Глубокое молчание после этих слов. Оно продолжалось несколько минут, и Инзов перервал его, повернув разговор на другие предметы» 1.
1 М. Цявловский. Дневник П. И. Долгорукова. - «Звенья», 1951, кн. IX, с. 88; см. также: «А. С. Пушкин в воспоминаниях…», с. 360-361.
122
20 июля (за две недели до окончания «Замечаний…») раздаются еще более радикальные речи, хотя и во гневе сказанные:
«Наместник ездил сегодня на охоту с ружьем и собакою. В отсутствие его накрыт был стол для домашних, за которым и я обедал с Пушкиным. Сей последний, видя себя на просторе, начал с любимого своего текста о правительстве в России. Охота взяла переводчика Смирнова спорить с ним, и чем более он опровергал его, тем более Пушкин разгорался, бесился и выходил из терпения. Наконец, полетели ругательства на все сословия. Штатские чиновники подлецы и воры, генералы скоты большею частик», один класс земледельцев почтенный. На дворян русских особенно нападал Пушкин. Их надобно всех повесить, а если б это было, то он с удовольствием затягивал бы петли» 1.
Черновик «Исторических замечаний…» тем временем перерастает в беловик, 2 августа работа закончена, в ней сказано, что «народная свобода - неминуемое следствие просвещения», и предсказано, что Россия может скоро оказаться «наряду с просвещенными народами Европы», то есть попросту говоря - свободной, конституционной.
Но в дни ожиданий и веры, что просвещение и свобода близки, Пушкин не мог не заметить справедливых во многом строк «Лайбахской декларации» о легких победах Священного союза над неаполитанскими инсургентами:
«Войска государей союзных, коих назначением единственным было усмирение бунтующих… пришли на помощь народу, порабощенному мятежниками. Он в сих воинах увидел защитников свободы его, а не врагов его независимости…» 2. Позже, в стихах «Недвижный страж дремал…» (1824) прозвучит та же мысль, вложенная в уста Александра I:
Давно ль - и где же вы, зиждители Свободы?
Ну что ж? витийствуйте, ищите прав Природы,
Волнуйте, мудрецы, безумную толпу -
Вот Кесарь - где же Брут? О грозные витии,
Целуйте жезл России
И вас поправшую железную стопу.
1 М. Цявловский. Дневник П. И. Долгорукова. - «Звенья», 1951, кн. IX, с. 99-100; см. также: «Пушкин в воспоминаниях…», с. 361.
2 Ф. Мартенс. Сборник трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами, т. IV, ч. I, с. 291.
123
«Лайбахская декларация», ее самоуверенные формулы о незрелых народных симпатиях - сильный аргумент одной из сторон.
Ведь «Петр I не страшился народной Свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо… презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон».
Пушкин пишет: «Твердое, мирное единодушие может скоро поставить нас наряду с просвещенными народами Европы». «Может скоро…», но не обязательно «поставит скоро».
В годы своих самых непримиримых настроений, 1821-м, 1822-м, Пушкин не забывает, что степень зрелости, степень просвещения еще не измерена… Отсюда начинается его путь к иным мыслям, иным песням, когда он ответит наконец самому себе на вопрос - «может скоро…» или «может не скоро…».
Все о том же - доросла или не доросла Россия - и следующий документ, на обороте 7-го и на 8-м листе алексеевского сборника.
«Речь, говоренная императором Александром I в Варшаве при открытии сейма в 1818 году». Она была опубликована в печати 1, однако достать газету было непросто, и текст речи в дальнейшем распространялся в списках.
Основной мыслью царя было утверждение, будто Польша уже давно созрела для конституционных учреждений (которые и сам царь считает полезными, которые - «непрестанный предмет его помышлений»), Россия же до конституции еще не дозрела. Царь призывал поляков «явить на опыте» благотворность «законно-свободных учреждений». «Вы мне подали средство, - говорил он, - явить моему отечеству то, что я уже с давних лет ему приуготовляю и чем оно воспользуется, когда нач ала столь важнейшего дела достигнут надлежащей зрелости».