Кажется, в русском образованном обществе никто не остался равнодушен к речи Александра, хотя чувства возникали самые противоположные. H. M. Карамзин находил, что «Варшавские новости сильно действуют на умы молодые», которые «спят и видят конституцию», и что в России многие поняли речь царя как приближающееся освобождение крестьян (так как при крепостничестве невозможен созыв действительно народных представителей) 2.
1 «Северная почта», 1818, № 26.
2 См.: Н. К. Шильдер. Император Александр I. Его жизнь и царствование, т. IV. СПб., 1898, с. 92-98.
124
Самые разные читатели - от консерваторов до завтрашних декабристов - нашли в речи Александра немало оскорбительного для русского самолюбия (Польша - «дозрела», Россия - нет!).
Большую тревогу дворянства вызвало предположение о том, что восстановление Польши будет означать возвращение ей территорий в границах 1772 года 1.
Карамзин в 1819 году вручил Александру I «Мнение русского гражданина» - протест против чрезмерных «авансов» как Польше, так и русскому либерализму. Зато «у беспокойного Никиты, у осторожного Ильи» резко витийствовали об Аракчееве, военных поселениях, Магницком, и обещания Александра воспринимались иронически (впрочем, как показывает С. С. Ланда - братья Тургеневы, Орлов, «в конце первого десятилетия XIX века были увлечены конституционными обещаниями Александра I» 2).
Одним из насмешливых откликов на царскую речь был пушкинский «Noel» («Ура! В Россию скачет // Кочующий деспот…»). Е. И. Якушкин - очевидно, вслед за П. В. Анненковым - видел «Noel» в сборнике Алексеева, может быть, на одном из пропавших листов.
Речь царя и споры вокруг нее, - конечно, все это было важным петербургским воспоминанием Пушкина, имевшим как общественный, так и личный тон: ведь русский перевод речи был сделан Вяземским - одним из свидетелей и важных участников «Варшавского эпизода» 3. Еще в столице и позже, в Кишиневе, Пушкин многократно отвечал себе и другим, в стихах и прозе, на царские слова о пользе конституции для просвещенных народов. Отзвуки хорошо слышны в «Исторических замечаниях…»: Пушкин пишет о «политической нашей свободе», которая «неразлучна с освобождением крестьян», но ведь об этом-то говорили, прочитав варшавскую речь Александра, этим был недоволен Карамзин. Кажутся вынесенными с одной из сходок «Зеленой лампы» слова о том, что «желание лучшего соединяет все состояния противу общего зла, и твердое, мирное единодушие может скоро поставить нас на ряду с просвещенными народами Европы». Это последовательный логический вывод из царской речи: если Россия еще
1 См.: Н. К. Шильдер. Император Александр I. Его жизнь и царствование, т. IV, с. 98.
2 См.: С. С. Ланда. Дух революционных преобразований, с. 40.
3 Там же, с. 28-40, 314-315.
125
не догнала просвещенные народы (Польшу и других), то это потому, что у «просвещенных народов» (в частности, и у Польши) крепостного рабства уже нет, а в России - есть. Значит, надо всем объединиться, не только мирно, но твердо.
Александр I расплывчато изъяснялся о времени, когда «дозреет» Россия. Долго ли дозревать? Пушкин отвечает, и не раз: если отменить рабство, то - «скоро».
После 8-го листа в сборнике Алексеева, как уже говорилось, отсутствует по меньшей мере один лист. Затем на последних страницах (листы 9-10) очень интересный, прежде не публиковавшийся документ на французском языке, озаглавленный «Du successeur d'Alexandre» - «О преемнике Александра» 1.
Работа, по ряду признаков, выделяется из предшествующего «пушкинского» комплекса документов. Первая же фраза: «Alexandre n'est plus» («Александра больше нет») показывает, что текст мог быть внесен Алексеевым в тетрадку не раньше, чем через полтора года после расставания с Пушкиным. Наиболее вероятная дата написания - 1826 год, так как о царском манифесте, объявлявшем приговор декабристам (13 июля 1826 года) говорится как о совсем недавнем факте («только что Манифест оповестил о существовании заговора…»). События нового царствования не столько анализируются, сколько предсказываются (восстание относится к «последним событиям в России»).