Демонстрируя свою приверженность к «царскосельскому духу», Корф был постоянным участником лицейских сходок. Дружбы между ним и Пушкиным не было, но чиновник интересовал поэта своими обширными историческими познаниями. В 1836 году Пушкин обращается к нему за консультацией насчет иностранной литературы о Петре Великом и получает ряд важных сведений (XVI, 168). За несколько дней до своей гибели Пушкин вместе с другими лицеистами навестил больного Корфа. Что касается Корфа, то он уже тогда, без сомнения, испытывал к Пушкину довольно сильное недоброжелательство, до поры до времени скрытое, но позже - проявившееся…
Никогда не публиковавшаяся полностью дневниковая
1 Важные воспоминания М. И. Пущина, между прочим, касавшиеся и Пушкина, создавались в 1857 г. под влиянием П. В. Анненкова и Льва Толстого. «Встречи с Пушкиным за Кавказом» посланы отсюда прямо Павлу Васильевичу Анненкову», - писал М. И. Пущин брату 22 апреля 1857 г. («Летописи Государственного литературного музея, кн. 3. М., 1938, с. 279).
212
запись Корфа, сделанная всего через два с половиной года после гибели Пушкина, представляет весьма определенную и характерную оценку «лицейского наследства» 1.
Если внимательно вчитаться в текст дневниковой записи, то можно убедиться, что Корф фактически делит своих однокашников на три категории: первая - сделавшие карьеру, то есть те, кто к сорока годам «оправдал надежды воспитателей», достиг генеральского чина или близок к нему. К их числу относится одиннадцать человек - чуть больше трети первого выпуска, причем карьера двух-трех из них (Комовский, Яковлев, Матюшкин) для Корфа еще под вопросом. Больше всех лицейских к 1839 году преуспел по служебной лестнице сам Корф; не столь удачливы, но вполне благополучны, по мнению автора дневника, - Стевен, Бакунин, Гревениц, Маслов, Корнилов, Ломоносов и Юдин.
Вторая категория - люди, по определению Корфа, погибшие: «шесть мест упраздненных стоят» - вздохнул Пушкин за несколько лет до того (Ржевский, Корсаков, Саврасов, Костенский, Дельвиг, Есаков).
И мнится, очередь за мной…
Поэт был седьмым; за ним ушли еще двое, Илличевский, Тырков. Девять ушедших, а на самом деле десять, так как Сильвестр Броглио (чья судьба оставалась одноклассникам неизвестной) сложил голову, сражаясь за свободу Греции…
Помянув девятерых умерших без особого пиетета, Корф к числу погибших прибавляет холодно и фаталистически: «Еще двое умерли политически». Кюхельбекер и Пущин. Впрочем, о Пущине Корф отзывается с не свойственным
1 ЦГАОР, ф. 728, оп. 1, № 1817, ч. I, л. 209-218. Отрывки из этого дневника были после смерти Корфа напечатаны в журнале «Русская старина», 1904, № 6. - «Из дневника М. А. Корфа», однако характеристики лицейских товарищей казались столь невыразительными, что опубликованный текст редко использовался учеными. Объясняется это тем, что по каким-то причинам, нам неведомым, редакция «Русской старины» извлекла из дневниковой записи только хорошие слова и аттестации, даваемые Корфом его однокашникам; в тех же случаях, когда Корф пускал в ход «темные краски» и давал разгуляться желчи, - тут редакция пропускала отдельные слова, строки, абзацы, а в двух случаях сняла даже целиком отзывы о бывших лицейских. Нашу полную публикацию этой дневниковой записи Корфа см.: журн. «Знание - сила», 1976, № 9, с. 34-38.
213
ему доброжелательством, разумеется, осуждая «ложный взгляд» декабриста, но отдавая должное «светлому уму», «чистой душе».
Для Пущина, конечно, было небезразлично, что о нем думают разные лицейские однокашники, и кое-что окольными путями к нему, безусловно, доходит и в Сибирь: вот так думал Корф и так, очевидно, говорил на лицейских вечерах еще при Пушкине…
Противоречивость суждения убежденного царедворца о своем политическом противнике несомненна: в одной из автобиографических записей (основанной на дневнике) Корф не пожалел черных красок для описания того непорядка, развала, безделия, которые царили в государственном управлении перед 1825 годом. Он говорит об «апатии последних лет царствования Александра и всемогуществе Аракчеева». Критические оценки александровского времени с позиции более регулярного, николаевского, привели Корфа к весьма скептическому, несправедливому взгляду на Лицей как на «безобразную смесь», место, где прививалось «блестящее всезнание» и проч. 1. Для аккуратного, дельного Корфа была подлинным мучением невозможность систематически работать, делать карьеру 2. Поэтому те редкие чиновники, которые честно и толково выполняли свой долг, вызывали у него сочувствие. Одной из таких одобряемых Корфом «карьер» была деятельность Пущина в судах: декабрист и деловой бюрократ - совершенно по разным причинам - сходятся в отрицательном отношении к тому, что происходило в российской администрации перед 1825 годом. Сходятся - и тут же расходятся в разные стороны; Пущин - один из героев Сенатской площади, воспоминания же Корфа о 14 декабря совершенно определенные: «По придворному порядку я провел от полудня до 8-го часа вечера во дворце; видел и сам разделил общее смятение и ужас; видел ворвавшийся в дворцовый двор мятежный лейб-гренадерский полк ‹…› Находился при той торжественной минуте, когда по усмирении мятежа царь с царицею, в придворной церкви, в присутствии всего двора, пали на колени ‹…› И как