1 Бытовавшая в свое время в литературоведении версия о двух различных Пушкинах: Пушкине-человеке и Пушкине-поэте впервые печатно заявлена в воспоминаниях Корфа.
2 «Пушкин в воспоминаниях…», с. 119. Много лет спустя, 18 ноября 1888 г., С. Д. Шереметев записал начерно свои воспоминания о встречах с уже покойным к тому времени Корфом. Эпиграфом к записи послужила цитата из П. А. Вяземского: «Он был чиновник огромного размера».
Впервые юный Шереметев посетил маститого Корфа в 1863-м: «После обеда… он пригласил нас в свой кабинет и распространялся о своих лицейских воспоминаниях, о Пушкине и др. Тут я заметил, что в этих рассказах было что-то напускное, что о Пушкине говорил он как-то странно: хвалил его, но чувствовалась фальшивая нота…» (ЦГАДА, ф. 1287, оп. 1, № 5347, л. 4).
3 Я. К. Грот. Пушкин и его лицейские товарищи и наставники, с. 254.
218
Запись эта адресована, конечно, прежде всего Ивану Пущину. Это он возвращается, «не научившись» тому опыту, которым так богат Корф. Как раз к моменту возвращения Пущина и его товарищей из ссылки Корф выпускает книгу под названием «Восшествие на престол императора Николая I». Материалы для этой книги он, видимо, также извлекает из своего дневника. Публикуя в 1857 году (впервые в широкой подцензурной печати) некоторые материалы и сведения о восстании на Сенатской площади, он рассматривал события с точки зрения высшей власти, всячески восхваляя ее действия и умалчивая, искажая истинные цели декабристского движения.
Прямое столкновение противоположных мнений было неизбежно.
Из корреспондентов Пущина один В. И. Штейнгель сравнительно мягко аттестует книгу Корфа:
«За исключением умолчаний, все сущая истина - и истина неимоверно сознательная; конечно, не без увлечения сколько возможно унизить уничтоженных; но самый факт уже отражает противное ‹…› Вероятно, Вы тотчас получите, если уже не получили, от самого редактора! Замечательно, что личность ничья не оскорблена! Письмо покойного Александра к Кочубею в высшей степени интересно, и для многих поучительно - из тех, кто, пресмыкаясь, думают, что они что-нибудь значат» 1.
Между тем в уже цитированном письме к Муравьеву-Апостолу от 23 августа 1857 года Пущин замечает:
«Корфова книга вам не понравится - я с отвращением прочел ее, хотя он меня уверял, что буду доволен. Значит, он очень дурного мнения обо мне. Совершенно то же, что в рукописной брошюре, только теперь не выставлены имена живых 2. Убийственная раболепная лесть убивает с первой страницы предисловия. - Истинно, мне жаль моего барона!…» 3
Позиция М. И. Муравьева-Апостола, несомненно, близка к пущинской. 29 августа 1857 года он отвечает:
1 ЦГАОР, ф. 1705, № 9, л. 123-124. Письмо от 7 августа 1857 г. Штейнгель имел в виду помещенное в книге Корфа письмо юного Александра I, наполненное презрением ко многим важнейшим придворным персонам.
2 Очевидно, Пущин до того ознакомился с одним из рукописных списков сочинений Корфа, где фамилии обличаемых автором декабристов приведены полностью (в издании 1857 г. сохранены начальные буквы соответствующих фамилий).
3 Пущин, с. 327.
219
«Я читал произведение пера, вам некогда одноклассного. Не знаю, чему больше удивляться - глупости или подлости. Во всяком случае, надобно иметь медный лоб, чтоб явиться с своими восторженными возгласами, когда история поспешила произнести свой приговор. Факты тут. Все это наверное будет разобрано в своем месте, нет сомнения. Охота же себя добровольно привязывать к позорному столбу на посмеяние людей» 1.
8 сентября Пущин еще раз касается той же темы:
«О книге не станем говорить, просто помнить, особенно мне неловко за барона, хоть я давно знаю, что он стал на параллель со мною. Встретиться мы никак не можем» 2.
Вскоре сбылось предсказание Муравьева-Апостола: состоялся «разбор в своем месте», то есть в вольной печати Герцена. Корф был публично высечен за раболепную лесть и искажение фактов.
Хотя Корфу было отвечено из Лондона, но возвратившиеся декабристы желали сами заступиться за свое дело. Прежде всего завершенные к этому времени и начавшие распространяться записки Якушкина объективно опровергали Корфа. Для Пущина во всей этой истории имелась еще и специфическая лицейская ситуация. Еще раньше он стал с Корфом «на параллель». Хотя, как уже говорилось, имена «государственных преступников» в книге «Восшествие на престол…» не были названы, но среди подразумеваемых находились одноклассники автора - Пущин, Кюхельбекер. Требовался между прочим и лицейский ответ. Лицейский ответ не мог обойтись без Пушкина: так возник еще один дополнительный мотив для воспоминаний о поэте и его времени. К тому же летом 1857 года, как никогда прежде, Пущин чувствовал себя в долгу перед «дорогими тенями».