Все дороги вокруг были перекрыты казаками, калмыками — чтобы отрезать Мардефельду пути отступления. Меншиков своим фланговым маршем прижал шведов тылом к реке. Мардефельд был в ловушке, отступать ему было некуда.
Но шведский генерал решил стоять насмерть. В центре своей позиции он поставил шведские части — 23 эскадрона кавалерии, а между ними 6 батальонов пехоты. Польские полки под командой Потоцкого и Сапеги, верные королю Станиславу, встали на флангах.
В два часа дня после пушечной пальбы первая линия союзной конницы пошла в атаку. Удар был направлен на фланги Мардефельда. Хоругви Потоцкого и Сапеги были опрокинуты. Эскадроны стали заходить во фланг шведским частям. Но шведская пехота открыла такой убийственный огонь, что атакующие — и русские и саксонцы — были отброшены. Шведская конница пошла в контратаку, гоня перед собой русские эскадроны. Ее встретили стоящие за первой линией два драгунских полка и остановили, а полки второй линии охватили фланги шведской конницы. Резервов, чтобы поддержать свою гибнущую конницу, у Мардефельда не было. Потоцкий и Сапега укрепились за обозными повозками, и вывести их оттуда не было возможности.
Шведская конница была изрублена. Пехота осталась одна.
Мардефельд построил свои батальоны в каре — боевой четырехугольник, ощетинившийся штыками. Раз за разом эскадроны Меншикова и Августа шли в атаку на каре. И раз за разом откатывались с потерями.
Тогда Меншиков спешил несколько эскадронов драгун, приказал примкнуть штыки и идти в штыковую атаку. Один из фасов каре был прорван, и в прорыв хлынула конница. Каре рассыпалось. Началось истребление пехоты.
Вокруг поля боя рыскали казацкие и калмыцкие сотни, вылавливая беглецов. Мало кому из шведов удалось спастись.
Впервые за войну русские одержали верх в таком крупном сражении.
Петр ликовал.
Зато Карл пришел в ярость.
— Ваш король решил обмануть меня! — кричал он послам Августа. — Он думает поправить свои дела шпагой? Отлично! Мирный трактат уничтожается! Снова война!
Присланное Августом письмо немного успокоило Карла. Но чтобы впредь не было таких неожиданностей, он велел обнародовать мирный трактат — пусть русские знают, что у них нет союзника! Кроме того, Карл наложил на Саксонию огромную контрибуцию и потребовал, чтобы Август немедленно освободил пленных, взятых под Калишем.
Перепуганный Август угрозами и уговорами получил от Меншикова, не подозревающего о его замыслах, всех пленных и отпустил их под честное слово. А сам уехал в Варшаву и там объявил, что заключает с Карлом перемирие. Никакие убеждения русского посла князя Долгорукого не помогли. Август твердил, что не может отдать свою Саксонию на полное разорение, и дал понять, что в случае перемены обстоятельств он снова вернется к союзу с царем.
Петр узнал о выходе Августа из войны только 10 декабря, на пути из Петербурга в Нарву. Его встретил курьер, посланный Меншиковым, и сообщил страшную новость.
Петр вылез из возка и быстро пошел по скользкой обледенелой дороге. Возок ехал за ним. За возком спешил, еле поспевая, курьер Свечин.
Петр шел долго, стараясь подавить смятение. Он ждал этого известия, но все надеялся, что Август продержится, не изменит. Не продержался, изменил.
Теперь помощи ждать не от кого. Теперь ничто не может удержать бешеного шведского воителя от похода на Россию. Ну что ж, значит, такая судьба — встретиться с ним лицом к лицу…
«Брат мой Карл считает себя Александром Македонским. Но во мне он не найдет второго Дария!» — думал Петр. Да, он не станет, как тот персидский царь, бросать под вражеские мечи наспех созванные орды. Карл встретит такую войну, к которой не привык и которой не ждет! Выбирать не приходится. Или Россия гибнет, или Карл со своими гренадерами.
Известие об измене Августа меняло все планы.
28 декабря 1706 года Петр был уже в Жолкиеве — в районе расположения главных русских сил.
Пришло роковое время.
Пусть каждый исполнит свой долг.
Кончался 1706 год. До нового года оставалось всего несколько часов.
В доме, который Петр занял по приезде в Жолкиев, шел военный совет. Принималось решение огромной важности — как вести войну, ежели Карл пойдет на Россию.
Печи в доме были жарко натоплены, и генералы в расстегнутых мундирах сверкали белизной сорочек. Табачный дым плавал под потолком.
Петр сидел во главе стола, вытянув длинные сильные ноги, и говорил — резко и весомо, иногда пристукивая по столу жилистым кулаком. Шереметев, Меншиков, Алларт уже высказались, и теперь царь подводил итоги: