Проходят тридцать секунд.
Шестьдесят.
Девяносто.
Через еще двадцать секунд мои ноги несут меня на лестницу.
Я поднимаюсь на несколько ступеней и отмечаю двести.
Еще шаг на триста пятьдесят.
Когда представляю сколько прошло времени, я оказываюсь на вершине лестницы.
Солана сказала мне ждать ее сигнала… но что, если я нужен ей?
В моих мыслях идет спор, когда лицо Соланы появляется из тени, и я едва успеваю удержаться от крика.
Она скользит ближе, прижимая губы к моему уху.
— Здесь полностью пусто. Тут никого не было в течение многих лет. Это все еще складское помещение, но не то, что я ожидала.
— Это трупы? — шепчу я. — О таком нужно предупреждать.
— Это не трупы. Это… ты сам должен посмотреть.
Не похоже, что я должен радоваться тому, что следую за ней в темноту. Но мне все-равно, и я нахожу…
— Куча пыльных сундуков?
— Открой один, — говорит мне Солана, — но тихо.
Я аккуратно открываю один сундук, радуясь, когда он не скрипит.
— Игрушки? — шепчу я, глядя на вертушки, свирели, бумажных змеев и флюгеры, все аккуратно уложено внутри.
— Игрушки Райдена, — исправляет Солана. — Посмотри на это.
Я ползу туда, где она открыла сундук, наполненный вещами, которые я могу только описать как «детские вещи». Погремушки и одежда в бледно-желтых и голубых тонах, и пара любимых плюшевых птичек. Завернутый в одеяла лежит глиняный отпечаток с инициалами Р. С., вырезанными прописными буквами.
— С? — спрашиваю я.
— Должно быть его фамилия. Он — Северный, но я знаю его только как Райдена.
И я.
Я никогда не думал, что у Райдена была фамилия.
Или детство.
Или милые, крошечные ручки.
Я знаю, как глупо это звучит… очевидно, он не родился злым диктатором. Но странно видеть доказательство этому.
Когда-то давно он был просто ребенком с пухлыми пальчиками, запускающим бумажных змеев, обнимающим плюшевых птичек и живущим с семьей.
— Что случилось с его родителями? — спрашиваю я. — У него есть братья или сестры?
— Понятия не имею.
— Разве мы не должны знать?
Мы все были так сосредоточены на том, чтобы остановить его, что даже не потрудились узнать о нем.
Интересно, было ли это ошибкой?
Не поэтому ли существует поговорка «знай своего врага»?
Мне жаль, что мы не откроем каждый сундук и не попытаемся собрать воедино историю его жизни. Так как мы не делаем это, я сую глиняный отпечаток руки в карман пальто… и пока я здесь, я хватаю старый флюгер в виде утки из другого сундука. Надеюсь, Утка-вертушка была его любимой.
Солана не заметила моего воровства, когда она закрывает люк, через который мы пришли, и отползает к стене, где нити света обрисовывают тяжелую дверь.
— Ты представляешь, куда она ведет? — спрашиваю я.
Она прижимает ухо к двери:
— Не очень. Там кажется тихо. И это должна быть одна из старых прихожих. Я сомневаюсь, что она приведет нас к турбине… но надо надеяться, что мы найдем вентиляционное отверстие. Если я не вернусь через пять минут, иди за мной.
Она вытаскивает ветрорез и пытается приоткрыть дверь.
— Заперто? — спрашиваю я, когда она не движется с места.
Она толкает меня в тень, а потом шепчет пароль, который уже дважды сработал.
Ничего не происходит.
— Давай надеяться, что команда Астона сработает, — говорит она.
От ее рявкающей команды меня чуть ли не тошнит, и даже через комнату я могу видеть, как ее глаза вспыхивают приливом жажды.
Мягкий щелчок вознаграждает ее усилия, и дверь, скользя, открывается. Она не колеблется перед тем, как выскочить наружу, оставляя меня ожидать и считать.
Я едва дохожу до сорока семи секунд, когда слышу ворчание и глухой стук.
Я направляюсь к двери и врезаюсь в Солану, которая тянет что-то в комнату. Мне требуется немного времени, чтобы понять, что это тело.
Буреносец с намотанным на лицо желтым порывом.
Я не могу сказать, в сознании ли он, но он не сопротивляется.
— Он был один, — шепчет Солана, когда закрывает дверь снова, таким образом, никто не может услышать наш разговор. — Я не могу сказать, он охранник или просто проходил мимо. Так или иначе, это хорошие новости.
— Каким образом?
— Потому что мы можем взять его форму. Она даже выглядит так, будто твоего размера. Я бы хотела, чтобы у него был анемометр, но они должны носить их только тогда, когда идут в бой. По крайней мере, у него есть ветрорез.
Она приступает к работе, раздевая его, но я не могу перестать смотреть на его лицо.