- Н-на, вражина! - Услышал Ерохин крик старшины, и мощный пинок скинул врага.
Юнец с шумом вдохнул вонючий болотный воздух. Никогда он не казался таким вкусным.
- Быстрее! - Крик Шинкевича подбросил Ерохина. - Второго бей!
Схватив грязную винтовку, он кинулся вперёд и почти сразу спрыгнул в небольшой окоп. Фриц лежал возле раскалённого пулемёта на ковре из гильз. Его широко распахнутые серые глаза смотрели на Ерохина.
- Нихт шиссен… Нихт шиссен… - Как заклинание бормотал немец.
Его рука отчаянно дёргала пистолет, застрявший в кобуре.
Ерохин направил винтовку на фашиста и потянул за спуск. Умри. Глухо щёлкнул курок. Юный диверсант забыл сменить обойму. «Неужто так придётся?» - промелькнуло в мыслях Ерохина. Вспыхнул образ окровавленных рук и шёпот избитого им товарища «Не надо...», и то болезненное удовлетворение, которое он испытал. Ерохин остолбенел. Одно дело убить врага пулей, а другое — голыми руками.
- Найн! - Закричал фриц и выдернул наконец люгер из кобуры.
Но выстрелить немец не успел. Приклад мосинки старшины обрушился на голову врага.
- Ты чого, заснул, что ли, сопляк?!
Шинкевич бил немца иступлённо, самозабвенно.
- Как... мне этого… не хватало! - Приговаривал старшина.
Он бил, пока на бруствер не вскочил огромный чукча. Алелекэ перехватил удар. Его взгляд был необычайно серьёзен.
– Прекращай, однако, товарищ старшина.
- Уйди, Алелекэ, - пыхтел Шинкевич. - Дай душу отвести… Не то зашибу!
Ерохин испугался, что сейчас старшина и правда ударит доброго чукотского богатыря. И он не знал, на чьей стороне вступить в драку.
Рука Алелекэ не дрогнула и не ослабила хватку, а на лице появилась добрая участливая улыбка.
- Семён, не надо, однако.
Старшина злобно оскалился, седые усы встопорщились.
- Алелекэ… - Процедил он. - Вот ты чукча, так?
- Так.
- Знамо, с Севера будешь. Так?
- Так, товарищ старшина.
- А я беларус. Под Минском жил всю жисть. В деревне. Знаешь какая то деревня была? Загляденье! Рощи, луга, даже болото приятственно пахло! А знаешь, что немчина сделал? Забыл? Забыл, откель шрам на ухе у меня?
С каждым словом Шинкевич всё больше кричал, а в уголках глаз, в морщинках, которые появляются у людей смешливых, улыбчивых, копились слёзы.
- Помню, однако. Семён…
- Нет, позволь я тебе ещё раз напомню! Фриц, падаль такая, пришёл! Сжёг всё! Детей моих, братьев, сестёр! Мать! Всю жисть мою сжёг. Это не человек перед тобой лежит, Алелекэ, а зверь о двух ногах, о двух руках! Зверь этот ухо мне отрезал! А я сбежал! Горло зубами собственными перегрыз этому зверю!
- Нельзя так, однако. Зверя убей, но сам человеком останься, старшина.
- Пусти! - Вопил Шинкевич, дёргая винтовку из рук Алелекэ.
- Сам пропал, Семён, но юнца за собой не бери, однако!
- Я его войне учу! Не жить, а убивать! Хочешь одолеть жестокого зверя, сам зверем стань! Отдай винтовку!
Шинкевич продолжал неистово дёргать оружие из рук чукчи, но северный богатырь не поддавался. Ерохин понимал старшину, а Алелекэ нет, или не хотел, потому что не сталкивался с тем горем, что пережили Шинкевич и Ерохин. Горе настолько сильное и всеобъемлющее, что душа походила на выжженную пустыню, в которой никогда не появится зелёный росток. Горе настолько потрясающее, что навсегда меняет само русло, по которому течёт мысль разума. У Ерохина горе отняло возможность говорить. Да он и не хотел. Нечего было ему сказать. В душе только огонь ненависти горел, не угасая.
Но что-то отталкивало в облике старшины. И пугало. Не то оскаленные зубы, с которых капала слюна, не то седые усы с росинками крови на них, не то взгляд, отчаянный, безумный и нечеловеческий.
Старшина заревел, упёрся ногой в насыпь и дёрнул винтовку. Пальцы Алелекэ разжались, и Шинкевич чуть не упал, но удержал равновесие и тут же замахнулся на чукчу. Ерохин ахнул, дёрнулся на помощь пулемётчику. Ведь нельзя же своих! Врага только бей! Да разве зверь в ярости различает своих и чужих? Ерохин не успел.
- Отставить! - Резкий окрик командира, как пощёчина, отрезвил старшину. Довлатов появился рядом с чукчей. Шрам на лице горел красным после боя.
- Злобу прибереги, Семён. Могли языка взять.
Следом за командиром на мешки с песком запрыгнул лопоухий снайпер Тарас.
- Чи що, Семён? Знову поспішив? Я ж тобі казав, що ворога мочити треба поступово, щоб відчути встиг!
Остывший Шинкевич только отмахнулся от Нехлебко.
- Тут ищо один есть, - хрипло сказал старшина. - Неподалёку. Чуть Ероху к праотцам не отправил.