Досчитав до двадцати, я увидела обласканное солнцем лицо. Оно широко улыбалось и стремительно приближалось. Мгновение — мама раскрыла руки, я только и успела, что уложить букет на сидение позади меня, как я тут же угодила в самые крепкие и уютные объятия на свете.
— И я по тебе скучала, мамуль, — зарывшись носом в ее светлые волосы, я уловила нотки океана, оттеняющие ярко-выраженный аромат ириса.
— Приятно-приятно. А еще?
Я засмеялась и чмокнула сначала в правую щеку, а потом в левую. Затем придирчиво осмотрела ее и, воровато осмотревшись, нежно клюнула кончик носа.
— Это от меня, а это от Сережи. И погоди… — остановив поток напускного недовольства, я вручила маме цветы. — Прекраснейшие гладиолусы для любимой и чудесной тети.
— Жутко, конечно, звучит из твоих уст, но я приму.
Ее карие глаза налились медовым теплом, а лицо и вовсе засияло от непередаваемого счастья. Я осторожно перехватила из ее рук чемодан и потащила его на выход. Колесики с неподдельным озорством постукивали по асфальту, вечернее солнце не давало ветру нас продуть. Мы с мамой, беззаботно щебеча обо все, что только приходило к нам в голову, дожидались рейсового автобуса, который судя по расписанию обязан был вернуться только через час. Предыдущий мы упустили, но нас это нисколечко не расстраивало. Сидя на скамейке, мы смотрели друг на друга и играючи делились новостями и впечатлениями. Так я поведала маме о своем первом походе в театр на спектакль «Отцы и дети», а она расписала в красках встречу с дельфином.
Когда же мы расположились в конце салона, я, положив голову ей на плечо, аккуратно уточнила:
— Ты ведь хорошо отдохнула?
— Конечно. Даже странно, что ты спрашиваешь, — она мягко гладила мои волосы, распространяя от корней до кончиков душевный покой. — Разве мое солнечное сплетение не красноречивее тысячи слов?
Я тихо выдохнула и призналась:
— Мамуль, я на него даже не взглянула.
Протянув многозначительное «ого», она невзначай тронула мой лоб.
— Тебя либо подменили, либо ты заболела. Среднего не дано, — она чмокнула меня в висок, и я выпрямилась.
Неужели пустой аркан Клима отучил смотреть на таро своих родных при каждой возможности? Неужели моя тревога за их благополучие снизилась? Я даже и не догадывалась, насколько терапевтическим оказалось общение с призраком актера. Кто бы только мог подумать.
Встряхнувшись и упершись подбородком в ручку чемодана, я выдала маме полуправду:
— А ты ведь права. Мне вчера было как-то нехорошо…
Я чуть сгладила углы моего вечернего ужаснейшего самочувствия и рассказала о нем в общих чертах, опустив все детали, касающиеся духа. Не хотелось ее пугать и наводить на мысли о том, что ментальные проблемы со здоровьем — это наше семейное бремя, генетическое отклонение. Как бы я лично не относилась к тому, что вижу призрака, я прекрасно осознавала, со стороны это будет воспринято, мягко говоря, не позитивно. А портить такой чудесный и светлый день я не собиралась, да и если честно, пока сама не имела ни малейшего понятия, как подать новость о моей новой особенности максимально чутко и заботливо.
Мы уже подъезжали к дому, когда мой телефон напомнил о своем существовании. По звуку я догадалась, что всплывшее уведомление касается ателье, и об этом знала не только я.
Повернувшись ко мне, мама одарила меня предупреждающим и не терпящим возражений взглядом.
— Нет-нет-нет, никакой работы, Нинель. Сегодня я тебя краду и не отдаю, как минимум, до завтра.
— Я не против, мамуль. Смотри, — я перевела смартфон в беззвучный режим и только после этого уложила его обратно в карман сумочки. — Теперь я всецело твоя.
Ею завладела неподдельная детская радость, от которой слабо покалывало в кончиках пальцев. Автобус остановился, и она, нежно прижимая к себе букет гладиолусов, выскочила наружу. Я еле успевала за мамой. В ней бурлило столько энергии, что, казалось, будто у нее внутри запрятался небольшой ядерный реактор. Она даже связку ключей вырвала у меня из рук и сама открыла дверь моей квартиры.