В полупустом кафетерии было тихо и просторно. Люди, сидевшие за столиками, выглядели уставшими и измученными. Никто не обращал на других внимания, все были целиком и полностью поглощены своими переживаниями.
- Поверить не могу в то, что она это сделала, - отец вытер уголки губ пальцами и посмотрел в окно, за которым уже цвел новый день. – Как она могла так с нами поступить?
У меня не было ответов на вопросы, поэтому я молчала, медленно размешивая уже давно растворившейся сахар в кружке кофе. Пару раз я замечала на себе чужие взгляды. Да это и не мудрено, ведь переодеться или привести в порядок волосы и макияж после длительной ночи я так и не смогла.
- Она выкарабкается, - почти шепотом сказала я. – А остальное неважно.
- Для тебя ничего неважно, - резко отрезал отец. От холода и стали в его голосе я замерла. Чайная ложка остановилась. – Не успели все забыть твою выходку, как теперь другая творит черт знает что. Что о нас будут говорить?
Слова отца шипели, как змеи пустыни. В них было столько же яда.
- Тебя только это волнует? Да? Что о нас будут говорить?
- Ты еще ничего не понимаешь, - отмахнулся папа и посмотрел на меня жестким взглядом. – Тебе только бы с друзьями тусоваться. Да у своего Уайта торчать целыми днями. Это ты уедешь в свой колледж через полтора месяца, а я уехать не могу. Это мой город, понимаешь? И теперь каждая последняя шавка будет провожать меня подозрительным взглядом, и шептаться за спиной.
- Это забудется.
- Забудется? Когда? Через пять лет? Хотел же тебя к родственникам во Флориду отправить, - он говорил словно сам с собой. Как будто меня и не было рядом. Как будто я была пустым местом. – А теперь расхлебывай это все. Еще и на допрос вызовут в участок.
Едкая обида и злость, растормошённая словами отца, как улей пчел, поднялась внутри меня жужжащим облаком:
- А что ты так переживаешь? Боишься, что придется объяснять, где и с кем ты был этой ночью?
Отец уставился на меня, и я заметила, как его пальцы сжались в кулак.
- Даже не смей говорить об этом, - он понизил голос, чтобы не дай Бог его кто-нибудь услышал, - слышишь? Не твоего ума дела, где я ночевал. Может лучше спросить это у тебя? Где ты была этой ночью? Что, развлечения с друзьями намного важнее родной матери? О ней не думала, а теперь хочешь выставить виноватым меня?
- Я ничего не…
- Я прикрыл твою задницу, заплатил за тебя деньги, так что будь добра – прихлопни свои рот и помалкивай. Наши с женой отношения тебя не касаются. И не тебе меня судить. Сама, наверное, развлекалась всю ночь на полную катушку. Ты себя хотя бы в зеркало видела? Выглядишь как придорожная шлюха. Довела ее своими выходками. Это твоя вина.
Я резко вскочила на ноги, задев при этом столик. Кружка дрогнула и опрокинулась на бок. Остывший кофе вылился на подол платья. Много каких слов и обвинений крутились на языке, но все они прилипли к зубам. Мне словно дали звонкую пощечину у всех на глазах.
- Сядь, - низким голосом приказал отец, исподлобья поглядывая на людей, обернувшихся в нашу сторону.
- Да пошел ты. Лучше бы я выросла в неполной семье, чем имела такого отца, как ты!
Лицо отца исказилось от гнева, и он уже привстал со своего места, но, вовремя сообразив, чем может закончиться публичное выяснение отношений, сел. Я развернулась и, громко опрокинув стул за собой, пошла к выходу. Внутри все горело.
Стены больницы давили на меня, пол под ногами шатался, и линии коридора искривлялись перед глазами. Боль в груди давила на сердце, заставляя обливаться его кровавыми слезами. Наверное, теперь я познала всю суть этого выражения и отныне оно не будет мне казаться чем-то пафосным. Слова отца звучали в голове, как приговор. Воздуха не хватало. Внутри не было ему места – все погрузилось в темноту, словно кто-то выключил свет. Мимо проходили люди, но я не видела их, а они не видели меня. Меня больше не существовало. Осталось лишь тело, передвигающее ногами в сторону выхода, где свежий воздух и солнечный свет жестокого мира манили возможностью сбросить хотя бы одну гирю, брошенную в самое сердце вместе с обвинениями отца.
Мобильный телефон все вибрировал, и я не знала, кому я могла понадобиться в этот чертов день. Интереса даже не возникало. Имя абонента, так усердно пытавшегося поговорить, было где-то далеко от меня. Все было далеко от меня. Все и всё.
Позади меня хлопнула входная дверь городской больницы, и я оказалась на парковке, сощурив глаза на солнце и прикрыв их рукой. Колени стали бесполезными шарнирами, ноги дрожали и постоянно подгибались. Я шла как во сне, придерживаясь рукой за стены, деревья, ограждения. Глаза смотрели, но я ничего перед собой не видела. Вой сирены скорой помощи стих, как и голоса людей. Больница осталась позади. Впереди не было ничего.