Становилось понятнее. Фура с открытым капотом была в порядке. Вокруг неё пусто — никаких разбросанных деталей, брошенных тележек, механиков под днищем с инструментами. Асфальт чист от грязных рук и перчаток.
Просто поднятый для вида капот и пара людей, которые даже не делали вид, будто что-то ремонтируют.
Постановка, имитация поломки, причина стоянки точно иная, не связана с техникой..
Мрак опустил бинокль, сжал губы и медленно осмотрелся вокруг, проверяя обстановку заново. Плоская, мёртвая равнина, потрескавшийся асфальт уходит за горизонт, кусты вдоль дороги торчат как обгоревшие кости, цепляясь за воздух. Справа виднелся высокий бархан, дававший хорошую тень.
Причина, по которой их не расстреляли сразу, лежала на поверхности.
Грифы не видели, сколько машин притаилось за оврагом. Не понимали, кто стоит за спиной единственного броневика. Мрак отчётливо чувствовал: Грифов сдерживала именно неизвестность. Страх или осторожность — чистая неуверенность в происходящем.
Они тянули время. Прощупывали обстановку, пытаясь выяснить, одна машина или несколько, кто внутри, стоит ли вообще обращать на неё внимание.
— Это не Гильдия, — спокойно сказал караванщик, всматриваясь в голонну. — Это Грифы.
— Точно?
Мрак медленно кивнул:
— Капот открыли для вида. Нет инструментов, даже мехов не видать. Под машиной грязи нет. Это маскировка.
Вектор метнулся взглядом к каравану, затем к обочинам, пустой, серой равнине и вернулся обратно:
— Значит, засада?
Мрак крепче сжал бинокль. Время уходило быстро, решать нужно прямо сейчас, обстановка накалялась с каждой секундой. Идти в обход означало пустить машину по Пустоши, где подвеска сдохнет через десяток километров. Оставаться — значит ввязываться в ситуацию без контроля или понимания расклада.
Караванщик точно знал одно: резкий манёвр назад и попытка уйти могли закончиться очередью в лоб. Турель на головной машине Грифов уже медленно разворачивалась, без суеты и спешки, но направление движения не оставляло сомнений.
— Слыш, броневик, ты чо там делаешь? Сколько вас вообще? — Рейд явно нервничал, присутствие машины их раздражало.
Единственная причина, почему не открывали огонь, заключалась в неопределённости. Они не знали, кто перед ними: одиночный броневик, пара фур, охрана за барханом или рейд?
Мрак холодно перебирал варианты. Либо Грифы нашли нечто настолько ценное, что решили встать на трассе, либо везли настолько запрещённое, что любое лишнее внимание могло раскрыть суть груза. Рабы или нечто куда хуже.
У обочины засуетились, тащили бидоны и бочки, движения стали быстрее. Кто-то уже кивал в сторону броневика, бросаясь короткими, рублеными фразами. Караван не встаёт посреди трассы просто так, значит, собирали то, чем не делятся, что стоит риска, внимания и потраченного времени.
Мужчина попытался ухватиться за мысль. Редкое, органическое, нестабильное, тянущееся из глубин Пустоши, смердящее, о нём ходили лишь слухи. Слышал раньше, только память отказывалась выдавать детали, нарочно стирая важное.
Додумать не успел, воздух прорезал чуждый, визгливый скрежет.
Высокочастотный свист вгрызался в сознание, словно ужас из глубин Пустоши царапал стальными когтями по арматуре, обмотанной проволокой. Звук бил плотнее физического удара, чужой, неестественный, заставляющий сознание проваливаться.
Мрак инстинктивно зажал уши, только вибрация проникала внутрь, впивалась в череп, выкручивая виски до боли.
Вектор завыл, согнулся пополам, судорожно вцепившись в шлем, бесполезно сползший набок. Скрежет шёл не извне — казалось, он прорвался внутрь тела, заполнял горло и глаза. Юноша резко дёрнулся, пальцы свело судорогой, тело затряслось, сломалось, выгнулось.
Мрак почти потерял контроль. Сжал челюсти до скрипа, прорвался сквозь пелену, нашёл рукой рычаг и резко дёрнул передачу назад. Броневик дёрнулся, откатываясь, уводя их от колонны.
И только сейчас, продираясь сквозь пелену боли и шум в ушах, караванщик заметил, что творилось впереди.
Грифы падали, валились на землю один за другим, выключенными куклами. Один осел под бронёй, второй рухнул набок, третий сполз по машине вниз, рот разинут, глаза пустые. Турель, медленно наводившаяся на броневик, безвольно замерла. Стрелок исчез — будто его и не было.
Как только броневик скрылся за барханом, вой ослаб. Визг, секунду назад вгрызающийся в слух раскалённой сталью, теперь превратился в тонкое, едва различимое гудение — слабое эхо отошедшего кошмара.