Командир сплюнул кровавую слюну в сторону, затем без лишних жестов открыл дверцу броневика хлопнул Вектора по ноге, вынуждая пересесть к пулемёту.
Его взгляд застыл — тусклый, тяжёлый, без ненужных объяснений.
Позывной его был «Коса» — из-за косого шрама, прорезавшего лицо по диагонали, грубого, стянутого, он заставлял кожу напрягаться даже в молчании.
— Гони в Грейвилл, — приказал он, глядя вперёд. — Прямо сейчас.
Мрак молча принял команду.
Илья резко наклонился, сощурив глаза: — Ты хотя бы спросить думал?
Коса остался неподвижен: — Бросить караван здесь, то же самое, что сунуть голову в петлю. Если хотя бы один из нас исчезнет, а машины останутся стоять, завтра мы либо в земле, либо за решёткой.
Просто констатировал факт.
— Моей техники нет. Твоя есть. Значит, ты и повезёшь.
Мрак не стал возражать, здесь и сейчас всё было ясно, любые споры — пустая трата времени.
Броневик рванул вперёд, колеса закусили камень и щебень, пыль клубами поднялась в воздух, заволакивая пустошь мутной пеленой. Машина ушла на трассу, набирая скорость.
До Грейвилла добрались на удивление ровно. Броневик бежал по шоссе на пределе изношенной подвески, выжимая последние силы.
Коса связался с городом ещё на подлёте. Его голос больше не был хриплым или рваным, как у бархана. Сейчас говорил человек, знающий своё место и задачу. Дикция чёткая, тон строгий и официальный, фразы короткие, без лишних объяснений:
— Это Коса, командир каравана Грифов, вышел от вас три часа назад. На трассе Крикун, активен. Караван под ударом, семь машин. Частично эвакуированы. Требуется боевой рейд. Минимум шесть машин, обязательны «уши». Подтвердите приём.
Грейвилл не страдал излишними расспросами, проверками займутся потом, когда караван будет в безопасности. Сейчас требовалось только действовать.
Им даже не пришлось заходить на форпост: ворота распахнулись прямо перед ними, и навстречу вылетели шесть машин:
Три караванные — битые, проверенные дорогой, с людьми, для которых трасса была привычным полем боя.
Один самодельный транспорт, местный, собранный на коленке из старого БТРа, с кривой, утолщённой бронёй и живой турелью, наводчик которой держал пальцы на гашетке.
Одна техническая — нагруженная медикаментами, и фельдшером, худым и хмурым, прижавшим к себе чёрную сумку с чьим-то последним шансом на жизнь.
Во главе колонны летела крупная багги, которая тут же обогнала броневик Мрака и устремилась вперед.
Все понимали, на что идут.
Брошенные машины в Пустоши — лёгкая добыча. Без охраны их быстро найдут, рейдеры или бритвенники, которые искали запаха крови, металла и страха. Им было не важен источник запаха, тащили все, и если доберутся первыми, шансов мало.
Когда колонна добралась до места, солнце уже клонилось к закату, заливая Пустошь тусклым, усталым светом, похожим на выцветший бинт, обмотанный вокруг старой раны.
Бойцы, надев «уши» — вакуумные наушники, полностью блокирующие внешний звук, — двинулись вдоль замерших машин. Один за другим из бронированных отсеков вытаскивали тех, кто ещё мог дышать. Примерно половина оказалась живой — контуженные, дезориентированные, кто-то в полубессознательном состоянии, но всё-таки живые. Остальные замерли навсегда: кто-то не выдержал внутреннего давления, слабое сердце, инсульты.
Другие самостоятельно оборвали мучения пулей в висок.
Мрак с Вектором сделали своё дело, вытащили тех, кого смогли и вовремя привели помощь, их этап был закончен.
Техничка встала за барханом, фельдшер быстро и молча начал осмотр выживших, проверяя пульс, зрачки, реакцию на свет. Некоторые пострадавшие не могли ответить ему внятно, шептали бессмысленные фразы или дёргались от каждого порыва ветра, слышали отголосок страшного звука, теперь превратившегося в едва различимый писк на краю восприятия.
Бир, командир огневой машины — жёсткий человек, решил сразу прощупать барханы в надежде отогнать тварь и сняться засветло.
Он дал две фугасные гранаты, которые глухо рванули между песчаных гребней, разогнав эхо и заставив броню завибрировать в унисон взрыву.
Ответ пришёл мгновенно.
Крикун поднял новую волну звука, такую мощную и плотную, что сгустился воздух. Машины вздрогнули, стальные переборки отозвались металлическим гулом, а с земли поднялся тяжёлый столб пыли. Это была ярость, раздражение существа, потревоженного вновь. Больше экспериментов не проводили.