Северин дал мало времени осмыслить услышанное, продолжив говорить тем же спокойным, отстранённым голосом, удерживая сына от погружения в мрачные мысли:
— Пока цены на топливо остаются прежними, — Волков сцепил пальцы крепче и внимательно посмотрел на сына. На ровном лице едва читалась усталость человека, привыкшего контролировать каждую мелочь.
— Но это продлится недолго.
Северин замолчал, выпрямился, сцепив пальцы перед собой, как перед вынесением приговора, каждое следующее слово отмерялось с особым весом.
— Краегор продержится, дай бог, год. Несмотря на немногочисленное население, бароны не удержат порядок. Скорее всего, сбегут в Альдену, бросив людей на голодную смерть.
— Вулканис, около двух лет, — продолжил он. — На строгой экономии, остаточном производстве провианта, при пайковой дисциплине. Если удержим внутренний порядок, может быть чуть дольше.
Никита молчал, в этих сроках билась жизнь мира, который готовился рушиться по частям.
— Альдена... около десяти лет. — Северин прищурился. — Если бароны выгребут всё подчистую, включая запчасти, может быть и двадцать. Это максимум. Скорее всего, они попытаются захватить власть, город захлебнётся в крови.
Он перевёл взгляд на сына, теперь уже пристально.
— Потом… — произнёс он почти шёпотом с тенью ужаса. — Выжившие на остатках дизеля разбегутся по Пустоши. Будут надеяться. Искать воду, искать топливо, искать хоть что-нибудь. Чтобы там — умереть.
Северен откинулся назад, уставившись в потолок, слова звучали безжизненно.
— Через десять лет от человечества не останется ничего. Через тридцать — песок занесёт последние упоминания.
Затем добавил равнодушно:
— И это мы ещё опускаем последствия: каннибализм, анархия, ультранасилие. Реки крови и слёз.
Грач, ставший закалённым бойцом, почувствовал кровь отхлынывшую от лица. Слова отца, спокойные и сухие, впивались в него, как стальные крючья. Всё, что казалось далёким и фантастическим, внезапно стало реальностью в цифрах и сроках. Неугасающим, разрастающимся кошмаром, к которому мир шёл на полной скорости.
— Впрочем, есть и позитив, — неожиданно добавил Доминарх, и Грач машинально поднял голову, встретив глаза отца. — Существуют новые месторождения.
В других обстоятельствах эти слова прозвучали бы с надеждой, даже с облегчением, но Никита слишком хорошо знал отца. Если бы всё оказалось таким простым, они вряд ли обсуждали бы это сейчас.
— Проблема в том, что они находятся за пределами города, — Северина заговорил чуть ниже, напряжённее, и в кабинете сразу стало тесно, словно стены придвинулись ближе, давя новым ожиданием.
— Далеко? — спросил Грач, уже догадываясь, каким будет ответ, ощущая, как по позвоночнику медленно поднимается тревога.
— Около ста пятидесяти километров, — ответил Доминарх, проверяя реакцию.
Мелочь. Любой караванщик счёл бы это лёгкой прогулкой, коротким прохватом, почти отдыхом. Слова, которые прозвучали дальше, раздавили эту иллюзию в пыль:
— Снаружи треугольника.
Эти слова прозвучали резки и безжалостным ударом. Они всегда ходили по старому шоссе, древней дороге, единственной связующей нити между городами и жизнью каждого из них. Вглубь пустошей отправлялись лишь безумцы — рейдеры, авантюристы и отчаянные, которым плевать на собственную жизнь. Наружу не ходил никто. Из десятков экспедиций возвращалась одна, и говорила одно: там нет ничего.
Северин не дал сыну погрузиться в размышления. Всегда вёл беседу так, чтобы собеседник двигался к развязке — даже если впереди был лишь жестокий тупик.
— Я мог бы нанять лучших командиров, — голос был спокоен, почти без эмоций, но напряжение уже проступало наружу. — Собрал бы самых опытных специалистов, привыкших к тяжёлым условиям. Однако у всех них один общий недостаток.
Он сделал короткую паузу, ожидая его реакции, Грач лишь молчал, заставляя отца продолжить самому.
— Лояльность.
Это слово прозвучало особенно тяжело — в нём была вся суть Вулканиса и самого Северина. Здесь верность ценилась выше денег и любых ресурсов, от неё зависел порядок на улицах и власть Доминарха. Любой, даже самый надёжный человек, мог внезапно стать врагом.
— Я мог бы выбрать того, кого все считают идеальным кандидатом, — Волков откинулся на спинку дивана, скрестив руки на груди. — Вместо него передо мной сидит человек, который три года выживал в пустошах и видел мир таким, каким его не увидит никто из Вулканиса.
Он чуть наклонил голову, взгляд сузился, став почти испытующим.