Пятеро, приехавших с ним в Альдену, растворились среди домов и переулков. Их имена не произносили вслух, лица не мелькали рядом, любые прямые контакты были исключены. Рация хранила безмолвие — только шифры и короткие приказы через уличные закладки. Старая газета в водостоке, пробитая консервная банка под лавкой, клочок билета на коленях нищего. Каждый обрывок бумаги давил сильнее прежнего, требуя действовать.
“Пора”, — гласила последняя записка, чернила едва успели подсохнуть. Плотная бумага, срез был ровный и чёткий — явно не подделка. Вячеслав знал отправителя. Знал и то, что ждать больше нельзя.
Но действовать — значит подставиться. Под удар попадёт и женщина, чьё тепло он помнил до последнего изгиба тела в темноте. За квартирой следили — слишком часто чужие лица мелькали у двери, почта исчезала, коврик возле порога вытирался неестественно ровно, специально заметали следы. И эта тень напротив, вечно застывшая на углу здания — терпеливое, бесконечное ожидание сигнала.
Из окна квартиры Жилин смотрел на улицу. Серый утренний свет стекал по фасадам, скользил по окнам. Караван тяжёлых грузовиков с металлом отходил от городской стены, двигатели лениво урчали. Шум растворялся вдали, а мысли уже были далеко. Там, среди улиц Вулканиса, кто-то хотел его смерти.
Вячеслав медлил. По бумагам и званию следователь оставался главным. Только пятёрка оперативников видела в нём проблему, тормоз. Ни уважения, ни доверия — напряжённые взгляды и раздражение. Особенно выделялся Игорь Сомов, худощавый и жёсткий, с глазами холодными, как дуло пистолета.
Они встретились ночью, в пустом подвале городской радиобашни, где частенько глохла связь. Место подбирал Сом — заброшенный щитовой зал, насквозь пропахший горелыми проводами и ржавчиной. Под ногами хрустело битое стекло, лампы давно перегорели — идеальная полутьма для разговора, от которого не останется следов.
— Мы теряем время, — глухо, без эмоций бросил Сом. — Следы остывают, каналы закрываются один за другим. А ты молчишь третий день.
Жилин стоял возле стены, скрестив руки. Тени проводов разрезали лицо на полосы, пряча взор.
— Нет нормальных нитей, ни одного чистого следа. Нас читают насквозь. Каждый шаг под наблюдением.
Сомов приблизился на шаг. От него тянуло дешёвым табаком и застарелой кожей перчаток.
— Опять про бабу свою. Я понимаю. Но её не спасёт твоё молчание. Пока ты сидишь в норе, они работают, ты считаешь риски — они действуют.
— Я не рисков боюсь, — голос Жилина стал твёрже, ниже. — Я их просчитываю.
Сомов хмыкнул и прислонился к бетонной колонне.
— Хочешь правду? Я не вижу командира. Я вижу мужика на коротком поводке личных проблем.
Тишина осела между бетонными плитами, пропитала углы комнаты. Через вентиляцию сочился монотонный шум города, похожий на дыхание огромного животного.
Жилин сделал шаг навстречу. Лицо — неподвижно, как выбитое из камня. В глазах не осталось колебаний, только глухая усталость и сдерживаемая злость.
Разговор закончился ничем. Напряжение осталось висеть тяжёлым лезвием над головой. Следователь чувствовал, как затягивается удавка — команда начала выходить из-под контроля. Страх за женщину, за весь расклад уже не просто мешал думать — он душил.
Вячеслав осознал: тянуть больше нельзя. Линия обороны прогнулась, треснула, металлом под запредельной нагрузкой. Пассивность больше не спасала, а разрушала группу. Решение пришло ночью, поднялся с кровати, тихо, не потревожив подругу, взял плащ и вышел наружу. В сыром, тёмном переулке, в едком запахе плесени и горелой проводки, его ждали.
Настоящая охота началась в тот же день. Двое шестерок засветились у старого вокзала — и их тут же выследили. Без выстрелов, лишних движений. Сом с бойцами появились внезапно, и в считаные секунды оба уже лежали лицом в грязи. Один сразу завыл, второй дернулся сопротивляться, но против людей Сома это выглядело жалко. Допрашивали тут же — в старом грузовом контейнере, раскалённом солнцем, со стенами, глухо впитывающими любой звук и надежду.
Первый раскололся быстро. Второй терпел дольше, однако заговорил и он. Фразы звучали бессвязно, были явно чужими, вложенными кем-то другим: «Очищение идёт...», «Он смотрит через пепел...», «Не бойся боли, боль — это ответ...» Жилин слушал это, и холод внутри становился сильнее. То была не простая ересь, а программа. Жёстко вживлённая, выжечь которую можно только вместе с жизнью.
Сом признал, что дело пошло вперёд, молчание теперь было другим — настороженным. Даже Игорь осознал, с чем именно столкнулись. Узел начал распутываться слишком стремительно, выяснилось, что сеть намного обширнее и запутаннее, чем представлялось ранее. Нити уходили повсюду — от складов и торговых кварталов до ремонтных мастерских и храмов. Но всякий раз, когда след был близко, нить обрывалась — будто кто-то заранее заметал следы.