Жилин застыл в дверях, размышляя, с чего начать. Спросить, обнять или молча подойти ближе, извиниться за то, что оставил одну, не смог защитить? Кулон в кармане вдруг показался тяжёлым, как камень. Разговор обещал быть сложным, но откладывать его больше не было смысла.
Вячеслав прошел в комнату медленно, шаги приглушённо отдавались в старом, изношенном ковре. Мия подняла голову, встретила взгляд — глаза у неё были покрасневшие, измученные, и всё же в них теплилась жизнь. Никаких обвинений, только нервное ожидание.
Он присел на край кровати рядом с ней, глядя на её руки, судорожно сжимавшие покрывало, будто от этого зависело равновесие в рушащемся мире.
— Они тебя не тронули? — спросил негромко, хрипло, хотя ответ уже знал. Просто хотел услышать её голос ещё раз.
— Нет, — ответила Мия коротко, с усилием. — Просто пришли и сказали, что ты им нужен. Я сопротивлялась, но их было много.
— Понимаю, — выдохнул он тяжело. — Я втянул тебя в это, прости.
Наступила тишина. Лампа тихо жужжала, отражая на стенах неровные, дрожащие тени. Мия отвернулась, пытаясь скрыть от него, как сильно её трясёт.
— Мия… — он замолчал, подбирая слова с трудом. — Я не знаю, как всё это должно быть устроено. Вокруг нас всё время что-то рушится, горит, исчезает. Люди гибнут ради горстки пыли, капли пироцелия, из-за чужих идей, в которые даже сами не верят. А я… — снова осёкся, сжав кулаки, — я просто хочу, чтобы ты осталась со мной. Всё равно как. Просто будь рядом.
Она хранила безмолвие. Тогда Жилин потянулся в карман, медленно достал кулон, потёртый и старый, с замком, который открывался с трудом, и протянул ей.
— Я не смог купить кольцо. И… может, оно и не нужно вовсе. Это просто вещь, и я хочу, знать, что она у тебя. И чтобы была со мной.
Мия долго смотрела на кулон, жгла его взглядом, он значил гораздо больше, чем мог значить простой металл. Потом губы дрогнули, и она тихо проговорила:
— Слава… я не могу.
Он застыл, рука с кулоном повисла в воздухе, не находя поддержки. В груди стало тяжело, пусто, внутри рухнуло то немногое, державшее мужчину в этом мире.
— Почему? — спросил он глухо, стараясь удержать ровный тон, хотя голос уже дрожал.
— Ты никогда не остановишься, — сказала она, смотря ему прямо в глаза. — Всегда будешь идти дальше, искать врагов, водить караваны. В тебе всегда будет дорога, война и боль. Даже если ты будешь рядом, внутри всегда будет что-то ещё, большее, чем я. Я не смогу ждать каждую ночь, засыпать с мыслью, вернёшься ли ты домой.
Жилин опустил взор. Медленно сжал кулон в ладони, с такой силой, что почувствовал металл, впившийся в кожу.
— Прости, — почти прошептала она, — я люблю тебя. Но не так… близко к краю.
Они ещё долго сидели, слушая треск лампы, и ощущая, как постепенно остывает воздух. За окном ветер осторожно трогал провода, проверял, осталась ли здесь жизнь.
Мия чуть повернулась к нему, и он увидел в её глазах тихую усталость, смешанную с какой-то теплотой, которая всегда остаётся после бури.
— Может быть... потом, — негромко сказала она. — Я не говорю «никогда». Просто сейчас я не могу уйти, из этого дома, с этой улицы. Мне нужна земля под ногами, которую я знаю. Я люблю покой, ты же знаешь, поэтому мы и сошлись, дорога и дом.
Вячеслав медленно кивнул, не перебивая, просто слушал.
— Ты можешь приходить, когда захочешь, — продолжила она мягко. — Дверь всегда останется открытой. Но если однажды ты вернёшься и увидишь у порога чужие ботинки, то тебе придётся уйти. Без слов и ссоры, без выяснений. Просто это будет значить, что время прошло.
Он молчал, глядя на неё. Запоминал — взгляд, поворот плеч, то, как свет лампы отражается в волосах. Всё, что однажды может раствориться, стереться из памяти.
— Я понимаю, — сказал он наконец, тихо, просто, без лишних слов.
— И не злись, — добавила она чуть теплее. — Вся эта война, поиски, расследования — это твоя дорога. Твой выбор. Не мой. Я не хочу жить в тревоге и вечных вопросах, мне не нужны ответы. Только покой.
Они ещё какое-то время разговаривали. Про старые караваны, сломанный генератор, про бар в центре, где однажды вместе смеялись над пьяным музыкантом, уронившим гитару. Слова шли легко, мягко, почти как у тех, кто прощается окончательно.
Потом Жилин медленно поднялся. Мия встала следом, но осталась на месте — только едва заметно улыбулась ему вслед. Он вышел из квартиры, аккуратно закрывая дверь за спиной. На лестничной клетке лампа уже погасла, и мужчина спускался вниз в темноте, к ночи, встретившей его прохладой и пустотой улиц.