Теперь оставалось ждать и верить в расчет.
Секунда, другая. Броневик продолжал отступать, багги нагло приближалась, рассекая клубы пыли и мелких камней. Ещё миг — и взрыв взметнул песок, гальку и раскалённые осколки прямо перед машиной преследователей. Удар не разнёс багги в клочья, но резко сбил её с курса. Водитель инстинктивно крутанул руль, и машину занесло.
Кляп, глядя на это, сжал зубы. Теперь уже стало очевидно: где одна граната — там могут быть и другие. Он потерял слишком многих, заплатил дорого за эту «простую» ловушку. Потери были тяжёлыми, неоправданными, и теперь уже не было смысла рисковать теми, кто остался.
Пустошь не прощает глупых ставок. Лучше отступить и залечь, их время ещё придёт.
Вектор продолжал медленно откатываться, всматриваясь сквозь трещины лобового стекла и мутное зеркало, пока броневик прополз ещё метров триста по горячей, разодранной дороге. Лишь тогда окончательно остановился, переведя дыхание. Глубоко втянул воздух, заставляя себя снова почувствовать реальность, и не спеша поднялся. Осторожно прошёл внутрь грузового отсека, обеими руками захлопнул створки.
После этого вернулся за руль и медленно, осторожно, стараясь избегать резких движений, развернул броневик лицом к Вулканису. Теперь нужно было только двигаться вперёд. Скорость держал не больше двадцати километров в час — колёса перебирали кочки и асфальт с болезненным гулом, каждое движение давалось через ощутимую дрожь и шум в ушах.
Погони больше не было.
Так прошло пятнадцать минут, возможно двадцать — километры исчезали медленно и безжалостно, оставляя за спиной дым боя, а впереди — смутный, дрожащий горизонт.
На пятом километре Илья всё же решился остановиться. Переключил рычаг на нейтраль, дал броневику выдохнуть и замер, слушая, как оседает пыль вокруг машины ровным, безжизненным кольцом. Ни вспышек, ни шума моторов сзади — погони действительно не наблюдалось.
Он бросился назад, где на полу лежал Мрак — огромный, всегда казавшийся неуязвимым, сейчас безжизненно бледный, словно его выжали изнутри. Вектор опустился рядом на колени, вытащил из ящика аптечку, почти сорвав крышку.
Медицину знал плохо, вспомнил лишь одно — когда-то, в редкую минуту спокойствия, напарник сказал ему тихо, мимоходом:
— Если всё совсем плохо... по-настоящему... бери красную. И жёлтую. Обе сразу. Не перепутай.
Вектор понятия не имел, что именно было в этих ампулах, какая дозировка и последствия, сейчас это перестало иметь значение — хуже всё равно быть не могло. Пальцы дрожали, когда он вытащил ампулы, красную и жёлтую, одним движением ввёл первую ампулу, сразу за ней — вторую, прямо в плечо.
Пауза. Секунда, десятая. Ничего не происходило, тело Мрака лежало неподвижно, только веки слегка дрожали, словно он видел что-то за ними, глубоко внутри. Потом, резко, грудь вздрогнула, и караванщик хрипло застонал, низко, сдавленно, как загнанный зверь, и медленно открыл глаза.
Смотрел мутно, сквозь боль и темноту.
— Жив… — прошептал Илья с облегчением.
Напариник с трудом сглотнул, язык плохо слушался, слова всё-таки пришли, выдавленные хрипом, через силу:
— Дальше… едь. Найди бархан… любой.
Голос был слабым, но звучал ясным приказом:
— Спрячь броневик… за ним. До утра. Закрой всё… плотно. Сам рядом… До утра.
Вектор быстро кивнул, не успев ничего сказать. Мрак, получив это молчаливое подтверждение, выдохнул и снова закрыл глаза. Он не потерял сознание, скорее просто ушёл куда-то в глубину себя, где боль была чуть слабее.
Он был жив, дышал тяжело, прерывисто, но дышал.
Илья откинулся на спину, чувствуя, как напряжение отпускает тело. Уставился в потолок кабины, сердце всё ещё билось гулко. Сейчас, в эту бесконечную минуту покоя, он понял ясно и без сомнений: они ещё не проиграли.
Он попытался было оказать первую помощь — вытащил бинты, даже попробовал перевязать раны, но быстро понял: это бесполезно. Мрак был слишком тяжёл, чтобы двигать его без риска, а в грузовом отсеке не хватало ни пространства, ни устойчивости, чтобы сделать всё по уму.
Вектор сжал зубы, выругался сквозь дыхание и отшвырнул бинты в сторону. Время истекало. Солнце уже клонилось к горизонту, тень барханов становилась длиннее, и нужно было уходить — искать укрытие, прятать машину.
Ночь опустилась на пустошь тяжёлым полотном, погасив разом все звёзды. Взвесь ещё долго висела в воздухе, чуть серебрясь в отблесках заката, пока не растворилась в сгущающейся темноте окончательно. Бархан, за которым укрыли бронемашину, скрывал их со стороны дороги, со всех остальных направлений машина была открыта, как на ладони. С каждой минутой холод становился ощутимее, медленно просачиваясь внутрь, а Илья уже не чувствовал ничего, кроме напряжения и пульсирующей тревоги.