Илья, затаив дыхание, ладони стали мокрыми от пота, веки плотно зажмурены.
Когти зацокали снова, быстро и приглушённо, лапы лишь вскользь касались брони, едва цепляясь наростами. Перебежки становились всё стремительнее — то слева, то справа, существо примерялось, с какой стороны лучше пробраться внутрь. Затем звук замер прямо над люком. Металлическая пластина чуть дрогнула, заскрипела под весом, послышался чёткий, злой щелчок, существо явно тянуло за обломки креплений турелей.
Илья не дышал, смотрел вверх, не отрываясь, вжимаясь в холодную сталь корпуса и крепче обхватив винтовку. И тут раздался хруст.
Не скрежет металла, а именно хруст — хлёсткий, плотный, зверь с силой вгрызся во что-то. Антенна на крыше сопротивлялась мгновение, тут же сдалась. Затем послышался визг, пронзительный и злой, у существа отняли добычу или неожиданно ударили.
Следом раздался тяжёлый глухой удар, тварь спрыгнула вниз, на песок. Звук был плотный, хрустящий, будто мешок, набитый костями и мясом, швырнули о землю. Наступила пауза. Пустошь вокруг снова погрузилась в плотную тишину — чужую, наполненную ожиданием. Она была почти осязаемой, давила на уши, заставляла дышать неглубоко и осторожно, любое движение могло снова пробудить то, что скрывалось за пределами броневика.
А потом пришли третьи. Эти не объявляли о себе тяжёлыми шагами, не царапали броню когтями, не рычали низко и глухо. Они двигались иначе — мягко, почти бесшумно, как если бы по песку тащили вьюк или тело.
Их было едва слышно, лишь ощутил чужое присутствие — такое, от которого невольно шерсть вставала дыбом, и казалось, кто-то смотрит в спину, хотя повернуться и увидеть было страшнее всего.
Вначале проявилось лёгкое движение возле самого борта машины. Затем появились шаги. Точные, лёгкие, будто босые ступни касались пепла. Эти движения казались слишком правильными, человечными для тех, кто приходит в ночи пустоши. Сердце у Ильи вновь ускорилось, он почувствовал, как непроизвольно напряглись мышцы, а пальцы узлом обвили дерево, так что заболели суставы.
И вдруг — дыхание.
Это нельзя было спутать ни с чем. Тяжёлое, влажное, натужное — существо выталкивало из себя не воздух, а зловонные испарения протухшей воды. Через вентиляционные щели в нос проник резкий, прогорклый смрад, отвратительная вонь гнилого мяса, оставленного на солнце. За ним пришёл другой оттенок — горький, тошнотворный, как кусок старой плоти на раскалённых углях.
Теперь оно просто стояло у задней створки. Стояло и молчало. Это безмолвие было тяжёлым, почти физическим, проникало сквозь стены, ощущалось каждой клеткой тела. Вектор медленно, аккуратно повернул голову, стараясь не дышать.
Стук.
Совсем лёгкий, едва различимый, но чёткий. Один раз. Затем долгая, мучительная пауза
И вновь — тук… тук.
Ритмично, вопросительно. Это была не просьба, а проверка, тот, кто стоял снаружи, спрашивал: «Живы ли вы ещё?» Или, напротив, уточнял: «Можно ли войти?»
Илья плавно поднял винтовку, понимая, как от напряжения дрожат пальцы, дыхание сбивается и становится прерывистым. Он прижался к стене спиной, упёр ствол в направлении створки. Всё вдруг остановилось. Даже шум крови в ушах исчез, сменившись полной тишиной.
И затем исчезло и это чужое присутствие, его втянуло обратно в ночь. Тенью, которой надоело ждать. Шаги растворились в песке, теперь тьма казалась иной — более плотной, насыщенной, она сама пропиталась чужим присутствием и застыла, ожидая следующего движения.
Так прошла ночь, в ожидании того, что твари вот-вот разорвут машину на части.
С первыми лучами солнца пустошь начала меняться. Гул и вой, изредка наполнявший ночь, ушёл куда-то глубоко, растворился в её холодной земле. Тревожный шелест песка, пробиравшийся под кожу, наконец стих, оставив после себя густое, гнетущее безмолвие.
Теперь пустошь была обычной — тихой, настороженной, с редкими порывами ветра, поднимающими пыль и обнажающими из песка обломки ржавчины и древних костей.
Илья медленно приоткрыл глаза, ощущая, как веки горят от бессонницы и напряжения. Ресницы слиплись от усталости, он просто сидел в углу, крепко прижимая оружие, и смотрел в темноту, которая могла в любой момент перестать быть безопасной. Но сейчас наступил рассвет.
Он осторожно поднялся, потянулся. Прежде чем идти дальше, взглянул на Мрака. Тот лежал в той же позе, в какой его застала ночь. Голова покоилась на смятом плаще, руки были сведены, губы потрескались от сухости, а кровь нзапеклась в тёмную корку. Рана выглядела плохо, но дыхание было ровным.