— Ты задержался, а мы пропустили платёж, — тихо ответила она, опуская глаза. — Пришлось разобрать часть машины, чтобы оплатить долг.
— Чёрт... — он едва выдавил слово, чувствуя, как оно обжигает горло. — Я не мог приехать раньше. Мы встряли под Триалом, рейдеры устроили засаду. Такая рубка была... Два часа отстреливались. Потом пробивались обратно, треть там осталась...
Он замолчал, опустив голову. Слова застыли в горле, горечь от осознания того, что всё произошло именно из-за него, тяжело давила на плечи.
Анесса подошла ближе, по дружески обняв юношу. Парень вздрогнул, но не отдёрнулся.
— Не упрекай себя за это, — тихо сказала она, чтобы он поверил в её слова. — Ты не виноват, никто не виноват. Просто не повезло, так случилось.
— А толку теперь? — горько произнёс он, глядя на останки машины, которые казались теперь такими беспомощными и жалкими. — Всё равно потеряли часть броневика. И что теперь делать?
Анесса промолчала, ответа у неё не было. Вектор не ждал от неё слов. Он лишь молча сел на ящик рядом с разобранным броневиком, бессильно глядя на груду металла, ставшую символом их общей потери.
Они оба знали — впереди ждала долгая и тяжёлая дорога, и даже сама возможность вернуться к прежней жизни с каждым днём казалась всё более далёкой и призрачной.
Паника с пироцелием началась совершенно неожиданно. Внезапные скачки цен на топливо говорили больше, чем официальные сводки. То тут, то там литр пироцелия вдруг начинал стоить втрое дороже обычного. Возмущение перевозчиков переходило в драки и споры, затем приходили силовики, жёстко наводили порядок, цены опускались — на неделю, на день, иногда лишь на час. Город делал вид, что контролирует ситуацию, хотя на самом деле просто пытался удержать песок в ладонях.
Анесса не верила в случайности. Три варианта, каждый хуже другого.
Первый — топливо кончается. Это значит крах, смерть для всего живого на трассах.
Второй — кто-то начал торговую войну. Краегор, Альдена, перевозчики — без разницы. Это всегда возможность заработать, если угадать, на чью сторону встать. Анесса знала правила игры и понимала, что шанс выжить в этом сценарии у неё был неплохой.
Третий вариант был самым тревожным — Вулканис начал накапливать ресурсы. Склады заполнялись пироцелием и запчастями, ремонтировалась давно списанная техника, старые буровые, пылившиеся годами, вновь заводили двигатели. Машины, которые давно стояли без движения, вдруг получали маркировку и уходили в ангары. Город не говорил ничего, официально всё было спокойно, но готовность к чему-то серьёзному читалась отчётливо.
Анесса чувствовала это каждым нервом.
После отмены комендантского она практически жила на рынке. Работала по восемнадцать часов подряд, в пыли, под крики, ругань, звон монет и запах дешёвого пойла. Покупала и продавала, меняла и перепродавала. Научилась читать страх и хаос в глазах людей и знала, как это использовать.
Когда удавалось передохнуть, садилась у окна. Узкая щель давала обзор на северный сектор, к складам, где ночами бесконечно сновали фуры. Эти наблюдения ненадолго успокаивали её.
Анесса всё чаще засыпала одна, на кресле в одежде, сжимая в кулаке грязную тряпку или несколько монет, словно боялась упустить даже мелочь, крошку заработанного. Отходила ко сну, прикусывая губу до крови и чувствуя отчаянную злость.
Слишком многое шло не так. Каждый день сейчас был на вес золота, каждую минуту кто-то обогащался, пока они боролись за выживание, броневик гнил, а команда балансировала на самом краю.
И если сейчас сорваться — больше уже не встать.
После того, как машину пустили под нож, удалось сразу же сбросить треть долга. Но большая часть давила тяжёлым грузом, и Анесса не могла придумать, как её раскидать. Всю ночь она считала в голове, как раненый считает минуты до помощи — тягостно, зло и без особой надежды.
Помощь пришла на пятый день новой недели, с первым лучом солнца — как в старой сказке, где спасение является тогда, когда уже не осталось сил верить. В утренней тишине, прерываемой лишь ленивым скрежетом ворот Шлюза, появился грузовик Топота. Машина ползла медленно, натужно рыча двигателем, каждое движение давалось ей через боль. Грязный кузов покрыли пыль и засохшая грязь, а сбоку протянулся свежий шрам грубой сварки.
Анесса стояла возле ремонтного блока, замерев в тени, с напряжёнными плечами и плотно сжатыми губами. Она смотрела на медленно подкативший грузовик, и внутри крепла ледяная тревога — достаточно одного слова, еще одной плохой новости, чтобы всё, за что они боролись, посыпалось окончательно.