- Мне откуда знать! – сорвался Бигон.
И с раздражением, одним резким рывком, засунул нож в ножны.
- Я-то горло им не резал! Под цвет кожи, должно быть. Белая… или чёрная. Откуда мне знать?
- Все сдохли, - резюмировал Шлом. – А этот…
Он показал на сдвинувшиеся кости.
- …при таких уродствах родился бы дохлым. И был бы сейчас труп младенца-мутанта, а не…
Шлом прищурился. Возраст изуродованного определить было совершенно невозможно.
- …взрослого мужика… или бабы… или кем он там при жизни…
Бигон схватил Шлома за плечо и потянул за собой.
- Хватит! Не могу больше здесь!
И они пошли дальше.
На душе было совсем плохо.
Если бы Бигон хоть что-нибудь знал о давно вымерших кошках, то непременно решил бы, что это именно они скребут у него на душе и немножко в груди, когтями задевая рёбра.
Сердце кололо.
Смерть незримая, страшная, с большим тесаком и пыточными клещами, шла за ними по пятам. А, может, и не шла уже, а, обогнав, спряталась где-нибудь на повороте за скалой, спокойно дожидаясь в засаде двух глупцов, надеявшихся, что каким-нибудь хитрым способом можно её обмануть и, приземлившись во владениях её, уйти потом с живыми, с добычей и безнаказанно.
Смерть толкала их в спину порывами ветра.
Подсыпала песочку в глаза.
Хрустела камешками то впереди, то за спиной, а то опять впереди.
И пыталась что-то сказать, но так тихо и неразборчиво, что понять сказанное было невозможно.
И так шли они, совсем недолго…
- Километрах в семи, - отметил Бигон, развернув и быстро сложив доверенную ему карту.
И пояснил не слишком разбирающемуся в пилотской специфике Шлому:
- Пилоты в милях не меряют, не принято…
- Что? – не понял Шлом.
- Резервуар отсюда километрах в семи, - уточнил пилот. – А идти…
И он показал на притулившиеся на краю откоса глинисто-красные хижины, крытые серыми листами излупленной временем жести.
- Не хочется…
Шлом скривился и сгорбился, будто встал невзначай поперёк ледяного ветерка.
Воскликнул удивлённо:
- Так они же глину месили! Значит…
«То-то и оно» подумал Бигон.
- Хотя это может быть клей какой-нибудь синтетический, - засомневался Шлом.
- В такой дыре? – уточнил Бигон.
- Смолу для кувшина кто-то им дал, - парировал Шлом. – Торговали с кем-то…
- Не такие уж и дикари, - успокоил его Бигон.
Точнее, попытался успокоить.
Но Шлом продолжал подрагивать всем телом. И Бигон подрожал бы немного (труп совершенно выбил его из колеи), да пилотское самолюбие не позволяло.
- Пойдём?
Шлом кивнул. И насупился.
В деревню входили они настороже, будто оккупанты в приготовившийся к отпору город.
Нож Бигон благоразумно решил не доставать, чтобы заранее не настраивать аборигенов на насильственные действия, но удерживающий рукоять ремешок предусмотрительно отстегнул.
Дома лепились к горе и склону настольно хаотично, что улиц в селении в помине не было.
Были проходы, поуже и пошире.
Шли наобум, лишь приблизительно выдерживая курс на уходящую вверх по склону тропу.
Ту самую, которая, если верить карте, должны была вести сначала к вершинам скал, а потом, через седловину гор, на ту сторону хребта, к резервуару.
Или почти туда. В ту сторону.
Чёртова карта, ко всему прочему, была масштабирована один к пятидесяти тысячам (видно, Боски не слишком был силён в топографии, картографировании и походах на природу, куда он, как истинно городской бандит, сроду не высовывался), потому непосредственно в районе поисков идти приходилось по очень и очень приблизительному направлению.
Но в район, обозначенный кругляшом на карте, тропинка вела всего одна, так что, к счастью или сожалению, выбора особенного не было.
И поселение, преградившее было путь, к счастью, сожалению или пущему страху, было пусто.
К счастью, потому что никто не пытался их остановить или заявить свои права на источник.
К сожалению, потому что не у кого было разузнать (со всеми предосторожностями, конечно) о здешних дорогах, перевалах и опасных местах.
Ходьба наобум по здешним тропинкам могла плохо кончиться.
А к пущему страху потому, что кто-то ведь мог уже и предъявить свои права на сокровище. В том числе и самым жёстким способом.
Не потому ли здесь так пусто?
- Может,.. – подал голос Шлом.
Оба одновременно почувствовали тяжкую, каменную, неумолимо давящую на плечи усталость. Дома, покосившиеся и жалкие, с торчащими из стен кусками найденных на свалке разноцветных проводов, с жестяными шапками скособоченных крыш, давали хоть какую-то тень и стены их вкупе с крышами хоть как-то защищали от не на шутку разошедшегося, яростно распалившегося полдневного солнца.