— Я убила Каллума! — кричу я. — Нам нельзя было возвращаться!
Дженн бросается ко мне, обнимает за плечи, прижимает к себе, покачивая из стороны в сторону.
— Все будет хорошо, — шепчет она мне на ухо. — Ты никого не убила, Рейчел. Не убила, не убила, не убила.
Она отстраняется и смотрит мне в глаза с абсолютной честностью и уверенностью — точно как я вчера смотрела на Каллума.
— Ты не сделала ничего плохого, — говорит она. — Люди берут детей в походы в национальные парки, полные медведей, строят дома в зонах наводнений, садятся за руль после трех бокалов вина — и все всегда обходится. Все. Ничего плохого не случается, Рейчел. Шансы ничтожны, это статистика. Ты расстроена, переживаешь за детей, то, что случилось с Томом Доксом, выбило тебя из колеи, я понимаю. Но говорю тебе: все в порядке. Все будет хорошо.
Потом она снова прижимает меня к себе и держит, пока я рыдаю. Я реву, как подросток, заливаю ее плечо слезами, а она гладит меня по спине и повторяет, что все будет хорошо.
Когда я успокаиваюсь, она помогает мне привести себя в порядок и провожает до двери.
— Держись, — говорит она, сжимая мою руку. — Все в порядке.
Я сжимаю ее руку в ответ.
Когда я выхожу за калитку, она окликает меня:
— Рейчел?
Я оборачиваюсь — так благодарна, что у меня есть такая подруга.
— Я тут подумала, мы же обещали детям пиццу сегодня, — говорит она. — Давай маргариту в другой раз, ладно?
И я понимаю: это прощание.
Я не могу пошевелиться. Открываю рот, пытаясь вдохнуть, потому что внезапно все изменилось. Меня предали. Смотрю на ожидающее лицо Дженн. Она ждет, когда я скажу: «Класс! Как-нибудь в другой раз!» — но я знаю, что другого раза не будет. Не могу пошевелиться, а ее улыбка уже начинает деревенеть.
Она солгала мне.
Это были не просто друзья — они были нашей семьей за праздничным столом. Жизнью, которую мы строили двадцать лет. И теперь их нет. В один момент всех нет. Я могу кричать на нее, могу злиться, могу бегать по дощатому настилу, стуча в двери, но в итоге ничего не изменится. Каллум увидел Пустыша, и теперь я — Шерри Литвак.
— Класс, — заставляю себя сказать. — Как-нибудь в другой раз.
Ее улыбка становится шире, рука снова машет, а я поворачиваюсь, иду в магазин, покупаю мороженое и возвращаюсь домой.
Когда у тебя никого не остается, остается семья.
Мы жарим хот-доги. Стивен жарит персики к мороженому. Прежде чем подать порции, я толку восемь таблеток «Амбиена» и подмешиваю в порции Каллума и Зи, маскируя карамельным соусом и взбитыми сливками. Стоя у стойки, я замираю, лицо искажается в уродливую маску, и я чувствую, как наворачиваются слезы. Не могу. Нельзя пугать детей. Заставляю лицо расслабиться. Тренирую улыбку в окне над раковиной, пока не стану выглядеть нормально.
На задней террасе Стивен слушает теорию Каллума о том, что люди старше двадцати пяти не должны иметь права голоса.
— Им не жить в будущем, — говорит Каллум. — Почему они решают, каким оно будет?
— Ты прав, — говорит Стивен. — Так какой минимальный возраст?
— Одиннадцать, — уверенно заявляет Каллум.
Я стараюсь не выглядеть так, будто слежу, сколько мороженого они съели.
— А десятилетние? — спрашивает Зи. — Они проживут даже дольше, чем одиннадцатилетние, так что у них должно быть еще больше прав.
— Ладно, пусть голосуют все до восемнадцати, — говорит Каллум.
— По такой логике даже младенцы могут голосовать, — замечает Стивен.
— Их родители будут голосовать за них, — парирует Зи. — И тогда та же проблема.
Каллум выглядит раздраженным, но по-доброму.
— Ладно, — говорит он. — Это не идеально, но лучше, чем сейчас.
Ложки звякают о дно тарелок.
— Хочу посмотреть кино, — говорю я.
— Только не страшное, — говорит Каллум. Его голос уже звучит отрешенно.
— Я думала про Бесподобного мистера Фокса , — говорю я.
Зи радостно вскрикивает. Это наш семейный фильм для уюта. Не знаю, сколько раз мы его смотрели.
Мы вчетвером усаживаемся на засыпанный песком диван, и вскоре они оба зевают во весь рот. К тому моменту, как мистер Фокс начинает планировать ограбление фермы, они уже спят. Мы ждем еще пятнадцать минут, потом тихо встаем.
Стивен несет Каллума наверх, потом возвращается за Зи. Как я уже говорила, я больше не могу их поднимать. Никогда больше не понесу своих детей. Стивен кладет Зи в гостевую комнату напротив нашей спальни. Я укрываю ее, ставлю бутылку с водой на тумбочку, включаю ночник.