А теперь просто уложил им на лопатки.
— Это было бесценно! — смеется Тарин, целуя меня в челюсть.
— Иди домой, Тарин.
Я отстраняюсь от нее. Весь этот день был одним большим выносом мозга, с меня хватит.
— Но мы собирались вечером в «Лайт хаус»!
Блять. Я забыл, что несколько дней назад мы планировали заглянуть в местный дайв-бар. Но прямо сейчас обсуждать всякое дерьмо с Тарин последнее, что мне нужно. Мне необходимо уединение с бутылкой «Джек Дэниэлс» и ебаное отсутствие стресса.
Я провожу пальцем по ее щеке.
— Мне нужно кое-что поделать с мальчиками сегодня вечером. Сходим туда завтра.
Да я заслуживаю чертову награду киноакадемии за такую игру!
— Но, Кэри... — скулит она, выпячивая нижнюю губу.
— Завтра, Тарин.
Я не подчиняюсь ее приказам, и уж точно никуда не пойду сегодня вечером. Конец истории.
Тарин сдается и уже собирается уйти, но прежде щипает меня за задницу и засовывает язык в мою глотку напоследок. Настроения для этого у меня особо нет, но эй, я все еще парень, а члену плевать на мой настрой.
— Пока, детка, — шепчет Тарин. С последним поцелуем она поворачивает ледяной взгляд к Шайло и закатывает глаза. — Свидимся, уголовница.
Как только дверь захлопывается, я иду в сторону своего офиса.
— Иди домой, Шайло.
— Я еще не домыла, — тихо бормочет она, выдавая кровоточащую обиду моим последним оскорблением.
— Утром домоешь. Я с тобой закончил.
И ухожу, не дожидаясь моего ответа. В моей голове полный бардак, и она тому причина.
Полагаю, что ее забирает водитель матери, когда свет фар замирает перед окном моего офиса, а затем исчезает. Шайло не удосужилась попрощаться перед отъездом. Хорошо, я бы все равно не открыл ей дверь.
После часа сидения в кресле я, наконец, открываю средний ящик стола и вытаскиваю журнал, засунутый в самую даль. Ее первая фотосессия в «Максим». Он у меня уже давно, это видно по сморщенным страницам и пятнам.
Фотография черно-белая, но здесь Шайло божественна и чем-то напоминает Мэрилин Монро. Ее локоны спадают на плечи, а черные стринги и крошечный черно-серебристый бюстгальтер с шипами язык не поворачивается называть одеждой. Сиськи выпирают из верхней части лифчика, а она сама прислоняется к спинке кожаного дивана, прижимая пальцы к губам. Она смотрит в камеру глазами с тёмным насыщенным макияжем и приоткрытым ртом, так и умоляя присунуть в него кое-что.
С наступлением темноты я позволяю себе верить, что мой член живет своей жизнью.
Покупая этот журнал, я понимал, что Шайло станет звездой. Именно в тот момент стало ясно, что она никогда не вернется.
Чем больше я на нее смотрю, тем сильнее напрягается мой член. Я возбужден настолько, что вполне могу пробить дыру в штанах. Одной рукой поглаживая снимок Шайло, другой опускаю молнию на джинсах. Простанываю, как только обхватываю ладонью член. Много времени на это не уйдёт. Трёхчасовая перебранка с Шайло стала сплошной бесконечной прелюдией. Смотрю на ее полузакрытые глаза и раскачиваю кулак, увеличивая темп. На лбу выступают капельки пота, когда мой взгляд опускается на её сиськи. Я на автопилоте облизываю пересохшие от накопленного внутри меня тепла губы. Я не могу думать, только с трудом заглатываю воздух.
Жестче.
Быстрее.
Стон. Основание позвоночника посылает электрические удары в голову, останавливая любой мыслительный процесс, уничтожая клетки мозга.
— Блять, Шайло!
Свободной рукой сминаю фотографию, извергая свой адский оргазм. Хотя все оргазмы взрывоопасны, если я думаю о Шайло. Как и всегда.
Выдохшийся, проклинаю себя за глупость, падая обратно в старое скрипучее кресло. У меня осталось меньше двадцати четырех часов, чтобы успокоиться и снова встретиться с ней лицом к лицу. С единственной женщиной, которая все еще способна преодолеть ненависть и вызвать похоть.
Разве не очевидно, кто сильнее? Сижу тут с пятнами спермы на джинсах, потому что даже семь лет отвращения блекнут после всего семи минут пребывания рядом с ней.
В старшей школе я считал ее самой красивой девушкой на свете, но семь лет спустя она стала еще женственней. Даже со шрамами. Даже с тем ебанутым затруднительным положением, что привело ее сюда. Даже с моей глубоко укоренившейся ненавистью к ней, я все еще мужчина, и у меня все еще есть член, который, независимо от того, что она натворила, все еще хочет ее, а это плохо.