— Но, сынок, письмо пришло! Конечно, ты можешь отвлечься на пару минут, чтобы прочитать его. — Она пихает письмо мне в грудь. Оно прожигает грудную клетку словно жидкий огонь, способный уничтожить мое будущее.
— Мама, я не могу. Что если мне отказали?
— Кэррик Кинкейд! — выговаривает она строгим материнским тоном, который заставляет меня встать по стойке «смирно». — Ты такой же достойный, как и любой из кандидатов. Это твоя судьба. Я чувствую. — Ее глаза затуманиваются, а губы начинают дрожать. — Твоя сестра это знает. А сейчас ты собираешься нас подвести?
Время пришло. Я годами надрывал задницу. Жертвовал любой формой развлечений. Брал каждое дополнительное задание за лишний балл. Успешно сдал все тесты и получил одну из самых высоких оценок в округе Хорри.
В этом конверте решение, которое определит, исполнится ли моя мечта или я буду торчать в мотеле «Развеянные пески» до конца жизни, угождая кучке привилегированных отдыхающих.
Подперев швабру к дверной раме, я забираю конверт и осторожно провожу пальцами по склеенной стороне.
— Кэррик, я не буду жить вечность, сынок, открывай!
Улыбнувшись, так и делаю. Развернув официальный бланк, перечитываю его три раза, прежде чем комок в горле смещается куда нужно, и я снова обретаю способность говорить.
— Я это сделал.
— Что?
— Мама, мне дали полную стипендию, — говорю я, заикаясь и хватаясь за стену. — Осенью я отправлюсь в Дьюкский Университет. — Живот сводит судорогой. Моя мечта сбывается.
Слезы скатываются по щекам матери, пока она прижимает руку ко рту.
— О, дорогой…
— Я буду врачом, — шепчу я. — Я буду спасать жизни!
Визжа, мама обнимает меня, из-за чего мы оба спотыкаемся.
— О, Кэррик, я знала! Твоя сестра будет так тобой гордиться!
Я разрываю наше объятие и улыбаюсь, хотя стараюсь это скрыть.
— Мама, ты не могла бы закончить комнату? Обещаю, что уберу следующие три в качестве компенсации.
Ее ликующая улыбка исчезает.
— Нет, если ты собираешься туда, куда я думаю.
— Ты не знаешь ее так, как знаю я.
— Тебе только кажется, что ее знаешь. Она говорит с тобой только если рядом никого нет.
Она продолжает бухтеть, пока я сбегаю по ступенькам по три за раз. У меня нет машины, зато есть разбитый мотоцикл, который доставит меня туда, где я должен быть. И сейчас я должен оказаться рядом с самой красивой девушкой в мире.
***
Настоящее
В течение часа я пялюсь на разворот журнала с Шайло. Не в открытую, конечно. Я засунул его в центральный ящик моего дерьмового обшарпанного стола на случай, если кто-то войдет. Я пытался оплачивать счета, отвечать на звонки, даже заставил себя позвонить Тарин, но обнаружил, что глазею на сексуальную кошечку, будто никогда не видел женщины.
Я следил за судебным процессом. Это дерьмо было во всех новостях, словно она являлась гребанным членом королевской семьи. Но как только услышал, что судья назначил испытательный срок, я перестал слушать. Что Шайло хочет — Шайло получает. Другой бы уже давно гнил за решеткой.
Простонав, провожу ладонями по лицу и откидываю голову назад. Хотелось бы думать, что эта женщина покинула мой организм, но иногда ненависть и похоть идут нога в ногу. Я ненавижу ее, но время не сделало ничего, чтобы потушить огонь внутри меня каждый раз, когда я вижу ее полуголой на обложке какого-то грязного журнала.
Можно ли хотеть трахнуть кого-то до смерти? В буквальным смысле до смерти? Потому мне кажется, что я хочу именно этого.
Когда я раздумываю об этических сторонах своих мыслей, дверь кабинета открывается и Фрэнки просовывает лысую голову.
— Эй, босс, есть минутка?
Задвинув ящик, я хватаю горсть просроченных счетов, которые стащил со стола Фрэнки, и пытаюсь принять вид занятого делового человека.
— У тебя одна минута. Тебе лучше говорить быстро, Малой.
Потирая щетину на челюсти, Фрэнки усаживается в металлическое кресло передо мной.
— Удобно? — спрашиваю с ухмылкой.
— Мне известно о ней.
Я складываю ноги на край стола.
— Будем играть в «Угадайку» или у меня будут варианты ответа?
Фрэнки закатывает глаза и вздыхает.
— Я сказал, чтобы ребята перестали вести себя как мудаки. Они тупицы, но только потому, что думают членами. Они не знают всего того дерьма, что знаю я.
— И что это за дерьмо, которое, как ты думаешь, ты знаешь?