Карма — это как поза 69.Что даешь, то и получаешь.
Последняя — моя любимая.
Знаете, что хуже толпы возле полицейского участка, которая пытается вмешаться в вашу судьбу? Ваша мать, извергающая одно и то же дерьмо, которая сидит перед тобой в солнечных очках и желтом шарфе, обернутом вокруг ее головы, словно является реинкарнацией Джеки-О.
Поправляя огромные солнечные очки, она гладит меня по руке, будто я пятилетка.
— Дорогая, иногда нужно просто сдаться и позволить судьбе взять верх.
— Тебе действительно нужно носить их в помещении? Ты похожа на пчелу.
Она снимает очки и прячет в сумочку от Fendi.
— Шайло, пожалуйста, я тебя умоляю. Спаси себя.
Ну вот опять.
Я скрещиваю пальцы и смотрю на них сверху вниз.
— Не хочешь, чтобы я втаптывала имя Уэст в грязь?
Я ожидаю драматического протеста. Может быть речь об ответственности, которая приходит с известным во всем мире именем. Но нет. Получаю злючку средних лет, выпрыгивающую из кресла, как обезьяна-паук с фейерверком, засунутым в ее задницу.
— Мне плевать на имя Уэст, — шипит Бьянка. Она склоняется над столом, приблизив ко мне свое лицо. — Ты моя дочь, и я только тебя вернула. Я не могу потерять тебя снова. Не сейчас.
— Что значит «не сейчас»? — интересуюсь ее странными словам. — Что случилось?
— Сейчас не самое подходящее время.
— Серьезно? — Я смеюсь, обводя взглядом крошечную комнату. — Время — единственное, что у меня есть. Говори.
Огонь исчезает с ее лица, когда она медленно опускается обратно в кресло.
— Твой отец подал на развод.
Слова больно по мне бьют, и я даже не знаю, почему. Может быть, из-за ее замешательства, хотя мой отец никогда не был самым лучшим мужем. Мы не видели от него ничего, кроме денег и фамилии.
Я протягиваю руку через стол и хватаю ее за запястье.
— О, мама…
— Все в порядке, — успокаивает она, пытаясь улыбнуться. — Со мной действительно все в порядке. Знаешь, такое не приводит в шок. Ой да бррось, Алистер живет в Европе десять месяцев в году.
— Мне так жаль. Хотела бы я чем-нибудь помочь.
Она сжимает мою руку.
— Ты можешь. Не будь мной. Я не лучший образец для подражания, Шайло. Всю свою жизнь я наблюдала, как ты идешь по моим стопам и совершаешь мои ошибки. Алкоголь и таблетки помогали мне притворяться, что в этом не было моей вины, но мы обе знаем, что это не так.
— Мой выбор был моим. Ты не можешь винить себя за него.
— Нет, но я могу винить себя за то, что заставила тебя ставить себя превыше всего. За то, что научила ценить красоту и деньги больше, чем любовь и честность. — Она изучает мой шрам, и я отворачиваюсь. Я знаю, о чем она думает, но она не виновата, что я спровоцировала несчастный случай.
— Мне трудно изменить свое мышление, ведь я прожила с ним долгую жизнь, — продолжает она, пока я пялюсь на свои коленки. — Но, ты, дорогая... У тебя еще есть время, чтобы побороться за перемены.
— Его маловато для такого боя, мама, — шепчу я, убирая нитку на моем комбинезоне до боли знакомым движением.
— Как насчет Кэри? У тебя достаточно сил, чтобы бороться за него?
И как мне на это ответить? Сказать, что у меня достаточно сил, чтобы выбить дерьмо из каждого папарацци отсюда до Антарктиды ради него, но я слишком его люблю, чтобы быть с ним? Что лучше отпущу его, чтобы он нашел того, кто сможет дать ему нормальную жизнь?
Я люблю его достаточно, чтобы сделать все это и многое другое. Я люблю его. И думаю, что всегда любила Кэри Кинкейда. Даже когда он был Кэрриком Кинкейдом. Даже когда он был просто садовником, который стриг мой газон. Даже когда я отняла у него все без причины.
Никто не говорил, что это не извращенная любовь.
Но любовь, тем не менее. Просто такой вид. Вид, что заставляют вас сидеть в комнате для допросов в час дня, обсуждая вашу предстоящую экстрадицию с матерью.
— Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, дамы, что невежливо говорить о людях за их спиной?
Услышав глубокий, раскатистый голос позади, у меня перехватывает дыхание. Кажется, что все происходит вокруг меня, а не со мной.
— Помяни дьявола, — усмехается мама.
Кэри подходит ближе и смеется.
— Меня называли и похуже.
Я не смею поворачиваться. Сосредоточиться на дыхании и без того достаточно трудно.
— Как ты здесь оказался? — шепчу я.
— Пару друзей Уилла ему задолжали , — поясняет он, обдувая мое плечо своим дыханием. Он так близко, что я чувствую его запах. Не одеколон. Он в нем не нуждается. Он пахнет мылом и тяжелым рабочим днем.
Понятия не имею, как долго мы остаемся в таком положении — я вдыхаю его, а он дышит в мое плечо — когда мама прочищает горло.