В пути всегда думается лучше; Катя, зажав ладони подмышками и прислонив голову к дребезжащему стеклу, пыталась разобраться в непроглядном кошмаре, в который обернулась её жизнь. Петя и Олег были мертвы; с помощью невидимых чертей или без неё, они убили себя — это было ясно, но насчёт всего остального у девушки оставались сомнения. Разве прежде мир не был полон абсурда, страхов и безумия? Разве прежде её не окружали прокажённые и чудовища? Не потому ли она влюбилась в мечтающего о Нирване бывшего инженера и его лохматых дружков, простых и непритязательных, честных и добрых? То, от чего она сбежала, то, что она пыталась не замечать, то, что приводило её в ужас, теперь из мысли обернулось плотью, сбросило с плеч овечью шкуру и больше не позволит себя игнорировать. Да, мир сошёл с ума, и пришло время увидеть всю глубину его падения.
Человеческий разум начал постепенно смиряться с неотвратимой действительностью, но всё же оставалась сделать небольшую, но решающую проверку. Дождавшись момента, когда безухий посмотрел в окно, Катя негромко окликнула его, но тот не обернулся. Тогда девушка повторила свой зов чуть громче, но мужчина всё продолжал всматриваться в мелькавшие за окном здания и фонари.
— Точно, глухой. Я его никогда раньше не видела и знать этого не могла, но всё равно с первого взгляда у него была эта дырень. Эх, значит, что это всё не глюки, и меня больше не отпустит. Мама, мамочка, что же я натворила, дурочка такая, — краешком рукава Катя вытерла навернувшуюся слезу. — Пф… ха-ха… ха…
Остаток пути прошёл без каких-то происшествий; в автобус временами заскакивали новые пассажиры, но вид язв, волдырей, бубонов и поблекших глаз больше не вызывал столь острого чувства омерзения и паники. Катя вышла на конечной остановке и неспешно пошла через улицы к другой, у которой останавливался троллейбус, ехавший почти до самого студенческого общежития. Если Анины соседки не уехали из города, то им придётся ютиться вдвоём на узкой, жесткой кровати, но в тот момент Кате как раз хотелось прижать к себе кого-то знакомого и родного сердцу.
Наступила ночь, повсюду горели жёлтые лампы фонарей, а из ресторанов доносилась приятная музыка. Катя шла по главному проспекту среди подпитых компашек, внимательно озираясь по сторонам. На оживлённых улицах жукоподобных тварей было куда больше; они бегали по асфальту, петляя между ног, выискивая и вынюхивая подходящего носителя. Особенно много их было возле питейных заведений и новомодных ночных клубов, где собирались самые откормленные и вкусные человеческие тушки. На одном мужчине, одетом в крутой малиновый пиджак, Катя насчитал сразу пять паразитов, поочерёдно впившихся в его массивную шею. Под руку с ним шла вульгарно накрашенная девица с копной химической завивки на голове и с нелепо большими и правильными шарами вместо грудей. Её фигуру облегало короткое зелёное атласное платье, оставлявшее открытыми плечи, декольте и чёрное, гноящееся отверстие в середине груди, между силиконовыми бидонами. Глаз у неё тоже не было, лишь пара дырок, из которых вытекал расплавленный гудрон. Впрочем, без них ей было куда проще в её непутёвой и безрадостной жизни.
Катя расстегнула молнию и заглянула под оттянутый ворот футболки; всё было на месте. Первый раз за вечер на лице девушки появилась радостная улыбка.
Впереди показался знак автобусной остановки, и девушка прибавила шаг. Через каких-то полчаса она будет пить тёплый чай в маленькой комнатушке, заедая его засохшим овсяным печеньем, под нескончаемую Анину болтовню обо всём на свете. Пускай себе трещит, она всё равно узнает о произошедшей трагедии, но этот вечер будет тихим и уютным; так будет лучше для всех.
Над головами столпившихся в ожидании транспорта людей показалась горбатая, тощая спина с торчавшими из кожи желтыми отростками позвонков. По телу Кати пробежали холодные мурашки, волосы встали дыбом, и девушка поспешила спрятаться за бетонным основанием фонарного столба. Из своего укрытия она видела, как оголённый хребет медленно проплыл над толпой, и на улицу вышло жуткое существо. У него были длинные и стройные ноги газели, лысый хвост, в котором не было ничего кроме кожи и угловатых позвонков, вытянутое тело истощавшего добермана и непропорционально большая голова, то ли аллигатора, то ли хищного динозавра. Чудище активно дышало через двенадцать утыканных по всей вытянутой морде отверстий, от чего его тощая грудная клетка многократно раздувалась, словно меха в кузнице. Учуяв нужный запах, он загоготало.