Присяга, которую я принял от имени Уго Гонсалеса, была удивительно похожа на ту, что я принимал в прошлой жизни, у знамени мотострелкового полка в степях Казахстана. Правда некоторые строки присяги были изменены, и в конце было упомянута божья помощь, но все говорило о том, что Советский Союз не оставил безо внимания, эту маленькую страну. Чуть позже мои подозрения только подтвердились. Основными инструкторами в нашем центре подготовки были двое мужчин. Всей своей выправкой они явно давали понять, что являются офицерами, и что мы, далеко не первые их подопечные. Алехандро Варадеро судя по всему бы несколько старше по званию, потому что, его напарник Васко Бьянко, всегда относился к нему с некоторым почтением и прислушивался к его словам. Впрочем, однажды, я понял, что все это лишь игра рассчитанная на такую непритязательную публику, как Никарагуанские новобранцы.
В сравнении с советской армией, среди нас царила гораздо большая расхлябанность, нежели там. Мы хоть и жили в общей казарме, но каждый вечер она пустела больше чем наполовину. Все разбредались кто куда хотел, не особенно обращая внимания, на своих командиров. С другой стороны, мы были не официальным воинским подразделением, а всего лишь партизанским отрядом. И единственное, что нас удерживало в одном месте, так это понимание того, что нарвись любой из нас, вне этого городка на Национальную Гвардию, и результата долго ждать не придется. Наверное именно для того, чтобы хоть как-то удержать нас на месте, и был придуман трюк с сожжением документов. А иначе, боюсь все воинство разюежалось уже на следующий день.
Однажды вечером, взяв бутылочку местного пива, я сидел на берегу местной реки, прикладываясь время от времени к горлышку, и покуривая местные дрянные сигареты. Никто здесь даже не слышал о том, что в городе имеется табачная фабрика, о которой мне так страстно рассказывали в Коста-Рике. Чуть позже неподалеку от меня приземлились наши командиры. В принципе, они тоже люди и тоже хотят отдохнуть и расслабиться, поэтому вытянув шею и удостоверившись, что за кустарником расположились именно они, и мне ничего не угрожает, продолжил заниматься своим делом. Вообще-то до сих пор, я принимал их скорее за Кубинцев, тем более, что оба они были достаточно загорелыми и смуглыми, а их испанский говор, мало отличался от моего. Разве что имелся небольшой акцент, поэтому я и принимал их за выходцев из республики Куба. К тому же, среди нас ходили слухи о том, что от республики Куба в наших отрядах или уже есть, или вот-вот должны появиться несколько инструкторов. Если начальство и было в курсе всего этого, то нас никто в это не посвящал.
И в какой-то момент, при очередном глотке пива, я вдруг услышал, как один из моих случайных соседей, обратился к другому, на чистом русском языке, назвав своего соседа — Саньком. Моё пиво, оказавшееся на полпути к желудку, едва не выплеснулось обратно через нос, до того я был ошеломлён этим. Хотя удивляться, по большому счету было нечему.
Наше вооружение состояло в основном из карабинов Симонова. В народе ходили упорные слухи о том, что среди нас есть или скоро будут Кубинские инструкторы. Та же присяга принятая мною удивительно смахивала на советскую. Форма, тоже удивительно была похожа на ту, что носили солдаты в Туркмении или Узбекистане. Все говорило о том, что СССР, твердо держит руку на пульсе, и своего точно не упустит. Но все равно это было настолько неожиданно, что я чуть не поперхнулся.
— Санек. — Произнес один из них. — Ты, не представляешь, как все это обрыло.
— Да не расстраивайся Вась. Я думаю это не надолго. Еще с полгодика и всю эту партизанщину разгонят. Сам же видишь, никакой дисциплины. Надо ему, он поднялся и пошел, не обращая ни на кого внимания. Их и держит в одном месте только страх возмездия.
Офицеры еще долго болтали о расхлябанности нашей армии, о тупых командирах, которые все дела решали через стакан мадеры, как выразился Алехандро, о собственном руководстве, которое добивается неизвестно чего, и в упор не хочет видеть явного провала. Я все это знал и так, и потому допив свое пиво, вернулся обратно в казармы, где спокойно уснул.