— Домой, орлы, — прохрипела старая калоша.
Повели по коридору в камеру.
— откуда этап? — спрашивали зеки через щели у кормушки.
— Какая хата?
— Загоните чаю и курехи?
Все шли молча, отвечать никому не хотелось, так как вертухаи уже держали дубинки наготове. Привели всех в камеру, и через несколько минут поднялся кипишь.
— В хате крыса! У меня хлеб пропал, — возмущался арестант, звали его
Кирилл.
— Кто оставался в камере и не ходил на прогулку? — спросил у толпы
Рулон.
— Два человека. Леня и Стас, — сказал Седой.
Стас сразу стал оправдываться, сказал, что спал, Леня же стоял молча, и не отрицал, и не признавался. На лице у него проскользнула улыбка.
— Это педераст, он хочет и не знает, как начать, — тихо сказал на ухо Седой Рулону.
— По-моему, Кириллу нужно поговорить с Леней по поводу своего хлеба, — сказал кто-то из толпы.
— Ты хлеб мой сожрал?
— У меня в животе засосало, и я не мог сдержаться. Я не знал, что это твой.
— Какая разница, мой или кого-то другого. Это чужое, не твое. Ты — крыса!
И он уже хотел с него спрашивать за свой хлеб, раздраивая ему пиздюлю. Но после первого удара Леня начал просить, чтоб не били.
— Братва, простите, я не знал, что за это бьют.
— За это еще и ебут, — сказал Седой.
— Пусть лучше по-другому спросит, — плаксивым голосом ныл Леня.
— Да у меня на тебя хуй не встанет, — яростно закричал, брызгая слюной, Кирилл.
— У меня встанет, ты только на меня факс переведи, — сказал Седой.
Седой ушел вместе с Леней за ширму, затягивающую парашу.
Вернувшись, Седой с возбужденным видом стал рассказывать:
— он с опытом педераст, так сосал, что я думал, мозги через хуй высосет. По воле с голубизной шашни крутил.
Леню окрестили Леной и выделили ему ложку, кружку, миску и отдельное место у параши. Он нисколько не был обижен, вид у него был радостный.
— Получил свое и доволен, это рай закостенелому педерасту среди мужиков голодных.
— Что за статья у тебя, Леня? — спросил Рулон.
— 206-я и 115-я.
У Седого от последней статьи глаза расширились, и нижняя челюсть отвисла. Он схватил со стола тупую ложку и заорал.
— Я тебя, блядину, сейчас живым есть буду, — кинулся на него.
Педераст заскочил на самый верхний ярус, визжа во всю глотку.
— Седой, я уже здоров, меня на больничке полгода держали. Я здоров, клянусь мамой, Седой!
Седой остыл и сел на лавочку.
— За первый стресс будешь всю ночь у меня шляпу грызть, — угрожающе сказал Седой.
Эта картина была настолько отвратительна, что напомнила Рулону зоопарк с обезьянами, где шимпанзе, не обращая внимания на зевак, наблюдающих за ними, дрочит свой «корень».
Рулон лег, и намерение делать перепросмотр вызвало в голове видения прошлых событий.
***
Рулон с Насосом сидели в кожаных креслах страховой компании «АСКО» в кабинете Андрея. Последний, склонив голову, выписывал страховой полис на фирму «Крайт». Основным документом были отлично сделанные Николаем сертификаты качества и накладные на цветной металл, якобы хранящийся на складе завода «Металлоизделия». Закончив свои дела, Андрей открыл бар и достал бутылку коньяка «Метакса». Разлив по рюмкам, он произнес тост, затронув прошлые события, благодаря Рулона.
— Будет трудно, обращайся, помогу, — сказал Рулон и опустошил рюмку.
Посидев еще несколько минут в кабинете Андрея, рассказывая анекдоты, Рулон, как бы невзначай, вспомнил о том, что у него встреча через несколько минут с нужными людьми, и покинул компанию.
Утром Сруль, снаряженный паспортом на имя Яншина Дениса Владимировича и пакетом документов на фирму «Крайт», зарегистрированную на Яншина, слушал инструкции Рулона. Сруль был человеком, умеющим быстро и четко понять суть дела и свое место в этой делюге. Для всех он был родственником Насоса, приехавшим из Украины.
Так его Насос и представил Кузнецовой Елене Валентиновне, заместителю управляющего банком, женщине, очень любящей к себе привлекать внимание мужчин, и особенно состоятельных. Ей было 25 лет, и она была свободна от замужества, как ветер. Сруль не мог стесняться, природа не наделила его этим качеством. И он, недолго думая, пригласил Елену на ужин в яхт-клуб с морской прогулкой. Да, Лена была без ума от жида, вешающего ей огромными порциями спагетти на уши. И улыбка у Рулона растеклась по лицу. Она даже думала, что это ее судьба стучится в сердце, представляла себя молодой мамой, сентиментально окутанной семейной картиной.
А наш жидок, поймав эту нить, без зазрения совести управлял ей, как в кукольном театре куклой. Затем была бурная ночь в каюте из красного дерева. Шум волн сопровождал любовные игры. Утром Елена Валентиновна проснулась на груди у Сруля, которого она знала как Дениса. Расставаясь, они договорились о новой встрече вечером. Любовные свидания продолжались несколько дней.
Утром Сруль сидел у управляющего Кубинбанком в шикарном офисе, рассказывая, насколько нужен ему срочный кредит для крупной сделки. В ходе их разговора Елена Валентиновна дважды заходила в кабинет управляющего с вопросами. В этот день Сруль окончательного результата не добился, но и отрицательного ничего не было.
— Это хорошо, что эта стерва видела тебя в кабинете ее шефа, — сказал Рулон, когда Сруль рассказывал ему о том, как он вел беседу. — она обязательно напоет ему о том, какой ты крутой бизнесмен.
***
Утром транзитную хату всю раскидали по корпусам. Рулон попал в «Красный корпус». В этом корпусе все камеры были маленькими, для четырех человек. И назван он был так, потому что вся мусорная работа проходила в нем. Первый этаж занимали камеры для смертников. Несколько пресс-хат было в этом корпусе. И почти в каждой камере сидел человек Кума.
Зная все это от Седого, Рулон смело зашел в хату и поприветствовал всех. Решетка была завалена продуктами и служила холодильником в открытом окне. Два варианта прокрутились в голове Рулона: «Или здесь сидит блатной, которого греют со свободы свои друзья, или очень матерая сука. В любом случае стоит несколько дней не искать связи с Насосом и ничего не предпринимать».
Вот он вырисовался — лидер хаты. Леша Шапкин — не авторитет и не педераст. Три года и восемь месяцев сидит в тюрьме, еще не осужденный. Часто выходит к адвокату или еще куда. Об этом знает пока только он и выводной. И вот молчание лопнуло. Леша стал рассказывать о себе, как сел и за что.
«Вызывает меня на откровение», — отметил Рулон.
— У меня семь статей, — начал перечислять Леша, углубляясь в подробности своего дела.
«Здесь нужно его обломать», — подумал Рулон.
— Да мне на хуй твои дела не нужны, земеля. У меня от своей хуйни голова пухнет. Давай лучше о бабах поговорим, — этот резкий тон заставил замолчать Лешу. Несколько минут он не находил повода начать разговор.
— Да я и не успел после первого срока с бабами отдохнуть. Ты про своих расскажи.
— о своих женщинах я с кем ни попадя не базарю.
Этот ответ окончательно отрезал путь к спокойному общению с Рулоном. Рулон интуитивно знал, что это — сука, и не сомневался в своих словах. Он лег на нары и занялся полной релаксацией. Стук ключом по железной двери заставил выйти Рулона из трансового состояния.
— Рулонов есть? — спросила женщина в форме.
— Есть!
— от кого ждешь передачу?
Он стал перечислять фамилии тех, кто мог бы передать дачку.
***
Получив грев, Рулон обнаружил в нем запрятанную наркоту.
«Да, наркота может помочь забыться здесь. Но нет. Моя цель — вырваться из этой тюрьмы. Вся наша жизнь является такой тюрьмой. И мышь успокаивает себя водкой, сексом, наркотой, чтоб не задумываться о смысле жизни. Но смысл может быть один — вырваться из нее. Тут все ясно — стены, решетка, но есть и другая, внутренняя тюрьма: ограниченность нашего восприятия внушенными нам обществом принципами и предрассудками. Вот какую тюрьму нужно преодолеть, вырваться из нее. Вот в чем подлинное освобождение».