Бобарь подкатил к ментовке. «Еб твою мать! Как бы отсюда съебаться!», - вся трясясь и попердывая от страха, Подстилка оглядывалась по сторонам, ища пути к свободе. Но мент неотступно следовал за ней. Ее и Мудю завели в здание, провели через две решетчатые двери и, закрыв замок, сказали стоять у второй. Подстилка с наивным видом принялась рассматривать замок, всем своим существом желая оказаться за дверьми. Но тут подошел мент и повел дальше по коридорам. В отупевшей от успокоительного башке бешено вертелась только одна мысль: «Бежать! Бежать отсюда!» Идиотке до одури хотелось сорваться с места и мчаться подальше, такого дикого желания и такой дикой безысходности она не испытывала еще никогда. Особенно тухло ей становилось, когда она смотрела на серого, отмороженного вусмерть Мудю. Но птичка попалась в клетку. Их подвели к нервному и взмыленному дежурному, и он стал записывать координаты Муди. Подстилка в это время усиленно подмазывалась к нему, задавая дебильные вопросики:
- Ой, а эти бумажечки вы заполняете?
- Да, - пиздел мент.
- Ой, а что, бывают групповые преступления и совершенные иностранцами?
- …
- Эти строже судятся, да? – доебывалась тупарка.
- Да-а, - пиздел мент.
- Ой, а Вам нравится Ваша работа? – продолжала доставать мусора дура, несмотря на призывные знаки серо-сизого Муди заткнуться.
- Там хорошо, где нас нет, - мягко улыбаясь, пиздел расплывшийся от такого чрезмерного внимания мент.
- Иди сюда, - позвал он затем Мудю и подвел его к шкафчикам, как в детском саду. – Доставай и клади все сюда.
- Все? - переспросил Мудя дрожащим голоском и, трясущимися как у алконавта руками, стал складывать в шкафчик вещи. – И это тоже? – жалобно спросил он, показывая на пояс, где у него хранилось бабло и в котором он даже дрых.
- Да, - сурово подтвердил мусор.
Подстилка с дичайшим ужасом смотрела на все это, продолжая изображать на своей харе наивную улыбочку.
ю Идем, - мусор повел обосравшегося в конец Мудю в коридор с камерами, в одной из которых и закрыл его.
«Пиздец!», - обоссалась от страха дура. – «Все, его посадили!» - стало разыгрываться хуевое воображение. – «Но за что? Это же все я!» – чуть было не заорала менту дебильная, но вовремя сдержалась, вспомнив, что признаваться нельзя. Она весело помахала трупу Муди ручкой и поперлась вслед за ментом, ноя, что у нее болит сердце и ей без Муди не жить, нельзя ли их как-нибудь вместе. Но менту было похуй, он вообще был простым дежурным, который записывал всех гостей и распределял их по камерам, следователям и т.д. Так шо дурная зря перед ним так распиналась. Но она с самого что ни на есть детства не умела отличать хуй от палки, а принца от бомжа. Единственное, чему ее усиленно учила дебильная серенькая мамашка, так это быть хорошей девочкой, что значило, не грубить, не пререкаться, быть предупредительной и вежливой, ни в чем никому не отказывать и прочая хуйня. Короче, быть такой как мамаша - половой тряпкой, о которую всякое быдло вытирает свои грязные вонючие ноги. И Подстилка таким дерьмом и была, свято следуя «завету доброй мамы», и теперь костерила на чем свет стоит эту суку, которая «желая исключительно добра своим детям», вырастила ни к чему не приспособленных моральных уродов.
Беспомощная и размазанная в говно, Подстилка сидела в камере рядом со следователем и толстой курицей-продавалой, которая как раз давала показания. «Все, ты попалась! – нашептывал ум-извращенец. – Говорила тебе мама, что плохо воровать. Теперь ты воровка. Мудя уже сидит из-за тебя, и тебя скоро посадют. Щас вас допросят, ваши показания не сойдутся, а потом тех кур допросят – их показания сойдутся, и ты будешь сидеть. И вообще, они правы. Нехуй было пиздить книги», - вгонял ум во все большее говно.
«ГОСПОДИ! – наконец-то вспомнила про БОГА дебильная. – Я последнее дерьмо, я последняя тварь, из-за своего говна сижу здесь сейчас, я не осозновала себя, я нарушила все твои заповеди, я уебищное ничтожество. Прости меня, ГОСПОДИ, спаси, спаси меня, помоги мне! Только Ты меня можешь спасти! ГОСПОДИ, я умоляю тебя…», - волна благодати наполнила грудь, и идиотский сволочной ум сразу же заткнулся, не в силах вынести величие СИЛЫ. Простите меня Гуру Рулон! Я никогда не слышала то, что Вы говорите, не пыталась понять мудрость Ваших слов, и вот теперь получаю по заслугам. Легко, очень легко мнить себя умной, особенной, духовной, находясь в поле Просветленного, когда все есть, но теперь я вижу, какое я ничтожество. Без Вас я не могу и шага ступить, я не знаю, как жить, что делать, куда идти. А ведь прошло только 10 дней с тех пор, как мы с Мудей свалили из Рулон-холла, а сколько уже проблем навалилось, что же будет дальше?»
Придя в себя, Подстилка стала прислушиваться об чем пиздеж.
Следователь говорила:
- Вы сами понимаете, это недоказуемо. Никто не видел, как она их брала. Если бы вы их хотя бы не забирали оттуда. И вообще такие дела расследуются на месте. А так… - она развела руками.
Курица понимающе закивала тупой башкой, делая вид, шо она въехала в тему.
«О! А че это она прямо при мне говорит? Ну, пиздец, круто! Спасибо СИЛЕ! СИЛА меня спасла!» – зарадовалась тупая.
- Заявление писать будете? – спросила следовательша.
- Да! – важно кивнула курица.
«Сука! Какое еще заявление? Ну, теперь заявление, а это все…» - Подстилка опять стала увязать в размышлениях покалеченного ума.
«Нет! СИЛА меня спасет!», - пробился через говно луч света.
Жирная курица вдруг забоялась брать на себя «такую ответственность» и полезла названивать менеджеру магазина, где все произошло. «Я то что, я никто, только продавец, - вдруг признала она свое ничтожество. – Я ему сейчас позвоню, пусть он решает. Я то что, только второй продавец», - трясущимися пальцами она набирала номер телефона.
«Вот тупые мыши – лезут, а не могут, блядь!» - презрительно подумала Подстилка, а вслух, корча саму наивность спросила:
- А меня скоро будут спрашивать?
Следовательша злобно посмотрела на нее и рявкнула:
- Ты вообще в камере должна сидеть! Пойдешь?
- Ой, нет, - затряслась дура.
- Ну, так и сиди!
Курица никак не могла дозвониться, и следователь, который тусовался в той же хате, повел Подстилку в соседнюю облупленную комнатушку.
- У тебя кодекс есть? – спросил он следовательшу.
- Не-а, - лениво ответила она.
- Подожди здесь, - ласково сказал он Подстилке, усаживая ее на стул.
«Ну все, запал! – расслабилась дура. – Надо его на свадхистану присадить», - завыебывалась она, вспомнив занятия в Рулон-холле.
- Вот читай первый абзац, - вернувшись, он ткнул ее носом в статью.
«Ст. 158. Кража.
1. Кража, то есть тайное хищение чужого имущества,…» - стали сами по себе всплывать в памяти слова, зазубренные во времена учебы на юрфаке под страшной угрозой двоек и несдач, исходившей от разбесившегося от беспросветной тупости ученичков профессора кафедры уголовного права. Еще бы! Треть из 500 человек второго курса юрфака составляли маменькины и папенькины сыны и доченьки, которые платили по полторы штуки баксов в год и приходили в универ только для того, чтобы потусоваться, выебываясь прикидами от Кардена и прочих модоебов и раскурить с друзьями косячок или бухнуть пива. Половина из них так и не научилась в школе читать, и Подстилке всегда было радостно наблюдать, как в те редкие минуты, когда они оказывались на парах, они пытались повторить то, что им подсказывал обкуренный кореш. Получалось у них что-то вроде этого: «Первый… мир… э-э декрет… ага… декрет… был … мир… э-э… за мир. Ага! Второй … декрет… был за мир! Ага… И третий… декрет… тоже… был… за… мир! Ага… Что? Да… все … три за мир… Ага», - радостно улыбаясь, отвечал он на подъебку препода. Вторая треть студентов была, наверно, специально привезена из сел для демонстрации теории Дарвина о происхождении человека от макак. Долгое время для Подстилки оставалось загадкой, что эти невообразимые ископаемые здесь делают. Они хоть и отличались невообразимой тормознутостью, зато читать умели и зубрили все подряд, так что их ответы были больше похожи на стрельбу из автомата, которая сразу прекращалась от неожиданно поставленного вопроса, услышав который, они застывали с открытым ртом и вытаращенными глазами. Третью треть составляли бедные родственнички профессоров и прочих учил этого и близлежащих универов. Они честно учились, всеми силами стараясь не посрамить честное имя старых пердунов, но зря старались, потому как, видя в зачетке знакомую фамилию, учило, задав для блюзиру пару вопросов, годных разве что для учеников интернатов для дебилов, а не для будущих судей и прокуроров, выводило пятерки. И весь этот сброд через тройку лет должен был рассеяться по огромной стране с тем, чтобы вершить правосудие и отстаивать советский, тьфу, бля, российский закон! Ну, а думающих людей на весь факультет набиралось человек 10, но в силу этого они уже вовсю пахали в своих или чужих конторах, работали подсиралами у депутатов, адвокатов и прочих шишек, делая карьеру. А остальных думающих людей экзаменаторы радостно отсеивали на вступительных экзаменах, задавая вопросы типа: «А кто был главным героем в кинокартине Горького «Мать»? А сколько статей было в Уголовном Кодексе 1812 года? А где в этом предложении нарицательное междометие от глагола?»