Венок тебе дам и листвой серебра
Чела строгий камень одену.
От В. Хлебникова.
К посланию прилагались стихи поэта и нарисованные морды с выпученными глазами, как у Брешко-Брешковского.
Дружеские письма отрезвляли, втягивали в работу, для окончания которой уехал в Пермь.
Там жил на камском берегу, в лесной глуши, рыбачил, палил костры, бродил с ружьем по озерам, вдыхал тайгу, купался в Каме; катался на лодке, продолжал «Землянку».
И в сентябре с законченным романом явился в Петербург.
И скоро книга была готова: напечатало издательство «Общественная польза», которым ведал С. Елпатьевский.
Отделом хозяйственным управлял Влад. Бонч-Бруевич.
Вообще это издательство отличалось красной идейностью.
Обложку и рисунки для «Землянки» делал Борис Григорьев.
Надо сказать, что перед появлением на. свет книги в разных кружках я читал отрывки из «Землянки».
На одном из чтений присутствовал известный критик А. И. Измайлов, который заявил мне:
– Поздравляю. Книга прекрасная, оригинальная, о ней будут говорить. Я лично напишу большую статью в «Русское слово», в «Биржевые ведомости». Прошу вас в первый же час выхода «Землянки» притти ко мне в «Биржовку» с романом.
Неожиданное внимание критика тронуло.
Даже думал: вот повезло.
Ибо «Русское Слово» расходилось по России колоссально, – там были собраны все лучшие «имена» журналистов и писателей.
Появление статьи в «Русском слове» о новом писателе – означало получить известность.
Меня, как выражаются, «ждала известность».
Мне завидовали друзья, поздравляли, но рановато.
В счастливый час рождения «Землянки» я схватил несколько свежих, горячих экземпляров и погнал на извозчике к Измайлову в «Биржовку», согласно условию.
В приемной солидного предприятия долго ждал.
Наконец вышел ко мне худой, с лицом «святого», в черном сюртуке, Измайлов, холодно поздоровался и удрученно сказал:
– Ах, это – вы. Но, милый мой, граф Лев Николаевич Толстой вчера ночью скрылся из дому и неизвестно, где находится. Графа всюду разыскивают и один бог знает – найдут ли. Вы сами понимаете – какое это великое событие и мне, откровенно говоря, не – до вашей книги. Но вы оставьте экземпляр мне. Если все обойдется благополучно, напишу, как обещал.
Я вышел на улицу эгоистически опечаленным: ведь надо же было Льву Толстому скрыться из дому в ночь выхода моей «Землянки».
Это «роковое сцепление: обстоятельств» (огорчило меня окончательно: хотя Толстой нашелся, но заболел, а потом пришла смерть.
И, действительно, весь мир был занят великой кончиной Толстого и ясно, что было не до моего романа.
Но жизнь есть жизнь.
Еще в прошлом году дал клятву друзьям, что буду авиатором. И вот теперь, когда все человечество радовалось «завоеванию воздуха», когда в Петербурге прожужжали над изумленными головами первые аэропланы, я решил осуществить свою честную клятву.