Встретились шумно, отчаянно и нервно до слез: давно не видались.
Бурлюк басил дьяконски:
– Это и есть Владим Владимыч Маяковский, поэт-футурист, художник и вообще замечательный молодой человек. Мы пьем чай и читаем стихи.
Маяковский мне сначала показался скромным, даже застенчивым, когда Бурлюк перечислял его футуристические способности поэта, но едва он кончил акафист, как юноша вскочил, выпрямился в телеграфный столб и, шагая по комнате, начал бархатным басом читать свои стихи и дальше декламировал тенором, размахивая неуклюже длинными руками:
Я, конечно, оценил и любезность, и несомненную одаренность восемнадцатилетнего поэта.
И тут же подметил влиянье учителя – Бурлюка.
Давид смотрел на Маяковского в лорнет с любовной гордостью, перекидывая глаз на меня и гоготал, дрыгая малиновым животом.
Вообще в Бурлюке жило великое качество: находить талантливейших учеников, поэтов и художников, и начинять, заряжать их своими глубокими знаниями подлинного, превосходного новатора-педагога, мастера искусства.
Только Давид Бурлюк умел, сидя за веселым чаем, как бы между прочим, давать незабываемо-важные теоретические, технические, формальные указания, направляя таким незаметным, но верным способом работу
Легко, остро, парадоксально, убедительно лилась речь Бурлюка – отца российского футуризма – об идеях и задачах нашего движения.
Мы отлично сознавали, что футуризм – понятие большой широты, как океан. И мы не должны замыкаться лишь в берегах искусства, отделяя себя от жизни.
– Мы есть люди нового, современного человечества, – говорил Бурлюк, – мы есть провозвестники, голуби из ковчега будущего, и мы обязаны новизной прибытия, ножом наступления вспороть брюхо буржуазии-мещан-обывателей. Мы – революционеры искусства, обязаны втесаться в жизнь улиц и площадей, мы всюду должны нести протест и клич «Сарынь на кичку»! Нашим наслажденьем должно быть отныне – эпатированье буржуазии. Пусть цилиндр Маяковского и наши пестрые одежды будут противны обывателям. Больше издевательства над мещанской сволочью! Мы должны разрисовать свои лица, а в петлицы, вместо роз, вдеть крестьянские, деревянные ложки. В таком виде мы пойдем гулять по Кузнецкому и станем читать стихи в толпе. Нам нечего бояться насмешек идиотов и свирепых морд отцов тихих семейств, за нами стена молодежи, чующей, понимающей искусство молодости, и наш героический пафос носителей нового мироощущения, наш вызов. Со времени первых выступлений в 1909, 10-м годах, вооруженные первой книгой «Садок Судей», выставками и столкновеньями с околоточными старой дребедени, мы теперь выросли, умножились и будем действовать активно, по-футуристически. От нас ждут дела. Пора, друзья, за копья!
Дальнейший чай продолжался в большой аудитории Политехнического музея, где было наше лекционное выступление: Бурлюка, Маяковского, Каменского.
Едва вышли афиши по Москве, возвестившие о нашем вечере, – билеты взяли нарасхват.
На улицах стояли толпы перед афишами и читали:
Причина непонимания зрителем современной живописи. Провокация критики. Что такое искусство? Европа и Россия в живописи. Линия. Краска. Поверхность. Понятие фактуры. Кубизм, как учение о поверхности. Футуризм.
О влиянии технических изобретений на современную поэзию. Рейсы гигантов-пароходов, пробеги автомобилей, пролеты аэропланов, сокращая землю, дают новое представление о современном мире. Новый человек. Новая форма жизни. Новые понятия о красоте. Аэропланы, моторы, пропеллеры, автомобили, кино, культура – в стихах футуристов. Словострой мастерства.
Квазимодо. Критика. Вульгарность. Мы – в микроскопах науки. Город – дирижер. Группировка художественных сект. Достижения футуризма сегодня. Русские футуристы: Д. Бурлюк, Василий Каменский, Игорь Северянин, Хлебников, Н. Бурлюк, Крученых, В. Лившиц. Различие в достижениях, позволяющее говорить о силе каждого. Идея футуризма, как ценный вклад в идущую историю человечества.